Лед под кожей

«Да, так и есть», – вдруг понимает он. Это ведь миска с водой. Так делается у ссеан. Вода не должна пролиться. Свечка не должна погаснуть. Ладонь не должна шевелиться, что бы ни происходило.

Очередной рывок цепи. Огонь все ближе. Лукас уже чувствует жар, первую волну под ногтями, и быстро сгибает пальцы, чтобы его отдалить… но движение неумолимо – цепь тянет руку в огонь. Животный страх распирает льдом грудь, парализует мысли, пробуждает в нем крик уже сейчас; но есть и вторая рука. Обязательство. Предупреждение. Напоминание, что дело серьезное. Лукас стискивает зубы. Воспоминание впивается в его голову и сжимает, будто кольцо из платины. Сдавливает горло все сильнее, а последняя вспышка разума вызывает в нем решимость.

Боль вдруг совершенно отключает его мозг. Парализует сознание, ослепляет глаза, расплавляет душу. «Лардкавар, лкеас лус, кё мёарх ар», – бесконечно повторяет Лукас мысленно. Слова литургии обвивают его будто сеть. Она не дает его растрескавшимся мыслям распасться, как реставратор, который чинит кувшин, как чинили горшечники в старину, и стягивает черепки, чтобы между ними не осталось щелей. Время замерло в парализующем напряжении. Мир остановился во время падения. Осколки не могут рассыпаться.

Свеча не погаснет. Вода не прольется.

Лукас вздрогнул. «Это была всего лишь виртуальная реальность, – вдруг понял он. – Теперь я на Земле. Тут Аш~шад. Обрушившаяся дорога. Мертвый зрёгал.

Мои руки правда обожжены».

Но он не мог в это поверить. Ни в чем из этого он не был уверен на сто процентов. Еще оставалась возможность, что всё это – все развалины, молодая медсестра, пепел, почерневшая трава – наоборот, ему лишь кажется.

Лукас закрыл глаза.

Перед его внутренним взором назойливо вертелось другое лицо… неопределенное, глаза завязаны платком. «Как Аш~шаду удавалось прыгать и сражаться, если он ничего не видел?» – невольно спросил себя Лукас, но об ответе не задумывался.

Сражаться.

– Ты должен сражаться, аб Лкеас Лус, – сказал кто-то с призывной настойчивостью. – Не дай себя сковать. Не дай себя ослепить.

Ослепить – это точно. Все эти вспышки искр в небе, на которые он смотрел ранее, теперь набились ему в глаза как песок. Из-за них он не мог сосредоточиться на лице.

Настойчивость была недостаточно настойчивой.

Платок, однако, черный, гладкий, без узоров. Никак не золотой. А мужчина этот – не Аш~шад. Это ссеанин. Лукас видел его совершенно четко, стоящим в алькове какого-то ссенского дворца. «Сктё», – предположил он. – Хотя нет. Глубокие тени, фиолетовое небо – это не ссе».

Он вяло размышлял; перекладывал образ в голове как кусочек пазла, который никуда не подходит.

«Рекег. А может, даже Гиддр… разве такое возможно?»

Парамедик вытащила из переносного холодильника две пластинки синего регенерирующего геля, сняла с них упаковку и приложила к рукам Лукаса.

– Если не хотите ничего против боли – это ваше дело. Но сначала будет немного неприятно.

«Нет, не будет, – подумал Лукас. – Разве может, Рё Акктликс… разве может что-то еще затронуть меня, будучи бесконечно далеко? Что вы знаете о боли. Мне так все равно». Он отупело смотрел, как гель от тепла размягчается и принимает форму пальцев, словно намоченный целлофан. Какая там боль. Он не чувствовал даже холода.

Ему вдруг показалось, что вместо геля он видит мицелий: скользкую поверхность гриба, которая точно так же висела на его руках… когда-то, не сейчас, после того, как…