Лед под кожей

Камёлё видела ее в протонации: мысль Луса, будто пятно темного огня, убегающую на фоне огненных языков эмоций. Остальные возбужденно препирались, говорили, теряли сознание, плакали, и всех разом охватывала то истерика, то волнение, пока синеватая корона ауры Луса пылала среди этой суматохи ядовитым светом. Над ней простиралась зеленоватая радуга: след невиданного прыжка фомальхиванина, победная дуга глееваринской силы. «Разве можно такое проглядеть? – думала с опаской Камёлё, пока всматривалась в высоту. – Всех нас это выбило из колеи».

Да, как и ожидалось: вот и золотистые нитки чужих мыслей. Осторожно и испытующе, на ощупь, с удивлением прикасались к необычному сочетанию цветов.

«Кто уже заметил? Разведчики Парлксэля? Маёвёнё? Герданцев?

Арлёмёгерля?!.

Или Они?!»

Камёлё почувствовала, как по спине течет ледяной пот. Космос вдруг показался ужасающе близким; самое страшное в нем то, что даже самые жестокие жертвы ссеан не остановят. Они так отчаянно пытались не привлекать внимания! Регулировать глееваринские способности, хоть это и влекло за собой драконовские меры и строгие запреты. Глееварины не имели права исполнять церковные функции. Не имели права иметь детей. Если говорить о психотронике, действовало первое правило безопасности: ограничение множества… и множество ограничений. Для Арлёмёгерля это было практически жизненной целью.

А теперь это!

Ощущение угрозы, которое преследовало Камёлё с первой минуты, когда она обнаружила следы Лукаса в храме, вдруг усилилось и дошло до паники. Она бы предпочла, чтобы вся эта игра, что началась уже так давно, прошла бы где-то не здесь, как можно дальше от нее, чтобы Судьба ее от этого уберегла; но она уже была во всем этом замешана. Мертвый зрёгал встречался с ней, здесь, – невыносимое обязательство, серебристый холод на запястье. Ее тяготили обещания, которые она давала когда-то, еще на ссе. А мысль о Лусе ее пугала – о Лусе, в голове которого была бомба замедленного действия, о которой он не знает сам; о Лусе, окруженном темнотой, фанатичном, бессознательном, балансирующем в тумане на краю пропасти.

А пропастью был фомальхиванин.

Глава восьмая Уррмаё

– Ваши руки, пожалуйста. Положите их сюда.

Лукас дернулся и очнулся, рассеянно снял нетлог и прижал ладони к решетке дезинфекционного излучателя. Куда ни посмотри – никого, рядом была только эта девушка в красном комбинезоне; а вокруг лишь развалины и мертвый зрёгал. В эфемерной тишине. В полной пустоте. Перед этим высыпала куча спасателей, но сейчас все убежали к поезду. К Аш~шаду. В круговорот событий. К месту происшествия. Девушка побежит тоже, как только управится с этой мелочью.

Телеконференция продолжалась через нетлог Зулу Зардоза; медийный образ жил своей жизнью, как джинн, выпущенный из лампы. Теперь дело уже касалось не отдельных личностей. Лукас почти физически чувствовал, как сам он остается в стороне… как теряет над ситуацией контроль.

Над медийными образами.

Над собой.

Он уставился на сочащиеся ранки на вполне знакомых потрескавшихся пальцах, но его сознание ожогов не признавало. Головная боль была столь ужасна, что, кроме нее, Лукас ничего не воспринимал. И все же ее силы не хватало даже для того, чтобы заставить его скривиться. Сознание не признавало вообще ничего во всем теле. Вероятно, он был в шоке. Где-то в другом мире.

По крайней мере, ему явились видения.

Все сливается в полумраке и дыме. Но он знает, что ссеане смотрят: он чувствует их янтарные глаза за стеной темноты. Гремит лебедка, и намотанная цепь скользит по камням; она натягивается и дергает его за руку, тащит его к огню на аи. Лукас вдруг понимает, что его осудили на смерть. И знает, на какую.

Его вторую руку что-то тяготит. Он не осмеливается на нее посмотреть. Он не знает, что у него в руке, но вспоминает совершенно четко, что руку ни в коем случае нельзя сжимать в кулак. Нельзя смыкать пальцы. Это он вбил себе в голову. Когда-то. В самом начале. Половину вечности назад.

Чайная свечка?..