А результат будет поистине ужасающим, как Джеральд и говорил, – но не совсем таким, как он думает. И даже не таким, как думает Лукас. Камёлё усмехнулась. Если он хотел публично продемонстрировать экстрасенсорные способности фомальхиванина, то горько разочаруется. Этот аспект быстро покинет комментарии, так как в ксенофобных землянах он вызывает слишком большой страх. Свидетельство, в свою очередь, не так уж убедительно: на дисплее иногда то тут, то там виднеется вспышка искр, но не более. Уже завтра появятся спекуляции, что это никакая не «ментальная битва», а новая герданская технология или тайная проверка тайного оружия тайных подразделений тайной организации (что, конечно, тоже весьма пугающе, но хотя бы всем понятно). Один выставит все на смех. Другой поставит под сомнение достоверность кадров и функциональность камер. Третий – вменяемость Лукаса. В конце концов все молча согласятся, что это был трюк иллюзионистов… после чего инфоповод исчезнет в дискредитации и безразличии. Отголоски будут исключительно политическими.
И неблагоприятными.
Это происшествие однозначно сыграет не в пользу ссеан.
Камёлё уже представила себе заголовки:
Ее даже передернуло от мысли, сколько новых врагов среди ссеан только что обрел Лукас. Это выходило далеко за рамки личных разногласий; речь шла о медийном образе, дискредитирующем Церковь, а тем самым и ссе в целом. Церковь всегда работала прежде всего с медийными образами. Конечно, Маёвёнё и ее здешние ссенские подпевалы в конце концов все замнут… причем логичным шагом будет свалить часть негативных эмоций народа на голову Лукаса. Если у зрёгала не выйдет осуществить свой план, а Лукас останется в живых, с сегодняшнего же дня его будут ненавидеть тысячи ссеан: целые толпы верующих, которых он даже не знает… которых никогда в жизни не видел и которых лично ничем не обижал. Кто-нибудь, может, плюнет ему в лицо на улице. Кто-нибудь попытается его убить.
«Лкеас Лус, должно быть, безоговорочно верит фомальхиванину, раз сделал это, – подумала Камёлё. – Он поставил на него абсолютно все: свое положение, безопасность, будущее.
Он пожертвовал ради него ссе».
Камёлё содрогнулась. Разговор с зрёгалом назойливо крутился в памяти: все намеки исполнителя на то, что Лукас Хильдебрандт теряет рассудок, без вопросов подчиняется фомальхиванину, больше не способен ясно рассуждать. Мнению зрёгала нельзя не придавать значения. Он все же был на Деймосе II.
Камёлё смотрела в лицо исполнителю, охваченному священным лардкаварским экстазом. Сама она однажды отказалась умереть на алтаре, но это вовсе не значило, что на нее не воздействовала сила жертвы. Зрёгал держал чужака в трёигр и при этом тащил вниз неисправные плазменные поля над своей головой. Кто-то мог бы назвать это терроризмом, осуждать, умалять значение… но каждому истинному верующему благородство такого самоубийственного штурма должно импонировать. Камёлё невольно потянулась к кончикам своих ушей, свернувшихся от растроганности. Рё Акктликс! В ее глазах собралось целое море слез.
В этот момент Лукас, как всегда сражающийся до самого конца, с невероятным неуважением к патетическому достоинству мгновения прыгнул зрёгалу на спину – но было поздно. Камёлё задержала дыхание. С бокового обзора одной из дальних камер было видно лучше, чем тем троим внизу: