Леди-чертовка

Уэст смотрел на них с невольным интересом в ожидании, что Феба вот-вот одернет или отругает малыша, но вместо этого, когда слоненок добрался до места, где плечо переходит в шею, повернула голову и игриво укусила его, сомкнув белоснежные зубы на маленьком хоботке. Джастин, захихикав, отдернул слоненка и положил ей на колени.

Уэстона поразило ее спокойствие и выдержка. Сразу видно, что в этой семье детей растят не няни и гувернантки. Для Фебы ее сыновья были смыслом жизни, и любой кандидат в мужья в первую очередь должен обладать качествами хорошего отца: добропорядочностью, респектабельностью, здравомыслием.

Видит бог, его это полностью списывает со счетов. Ну какой из него отец, какой муж! Вряд ли он заслужил право жить с ней бок о бок, наблюдать, как она отходит ко сну, как моется, надевает ночную сорочку и расчесывает волосы, а потом спать с ней в одной постели, заниматься любовью, обнимать во сне.

Где-то наверняка есть мужчина, идеально подходящий на эту роль, и кто бы он ни был, Уэст уже его ненавидел.

Глава 9

Наутро после свадьбы Феба вместе с отцом и сыном ждала в центральной приемной. В конце концов она все-таки решила, пусть и очень не хотелось, отправиться на экскурсию по ферме: все равно заняться больше нечем. Стояло раннее утро, остальные гости спали – и могли спокойно проспать еще несколько часов. Она и сама попыталась остаться в постели, но тревожные мысли не давали покоя и трудно было держать глаза закрытыми.

Кровать была удобной, но не совсем такой, как дома, и матрас показался слишком мягким.

При воспоминании о доме перед глазами встал одноэтажный, но очень просторный и уютный родительский дом на берегу моря, где ворота были увиты розами, а от задней двери начиналась дорожка, что вела к песчаному пляжу. Но теперь ей придется привыкать думать как о доме о поместье Клэр – пусть она и до сих пор ощущала себя там почти такой же чужой, как в тот день, когда Генри впервые ввел ее туда.

Откровенно говоря, состояние земли и крестьянских хозяйств ее очень тревожило. Если верить Эдварду, который четыре раза в год сдавал ей отчеты, уже второй год подряд и урожаи, и выручка от аренды падают. Упали и цены на зерно. Эдвард объяснял это тем, что сейчас поместье переживает трудные времена, но рано или поздно все устаканится и вернется на круги своя. Так всегда бывает: за белой полосой черная, за черной – белая.

Но что, если Эдвард ошибается?

Джастин разъезжал по комнате на своей деревянной лошадке на колесах, остановился возле деда Себастьяна, отца Фебы, что сидел за столиком и читал почту, и спросил:

– Дедушка, а ты очень светлый?

Герцог поднял глаза от письма:

– Почему ты спрашиваешь, малыш?

Деревянная лошадка встала на дыбы и развернулась вокруг своей оси.

– Потому что тебе все говорят «ваша светлость».

Себастьян и Феба обменялись взглядами и рассмеялись.

– Все дело в моем титуле, – вполне серьезно сказал Себастьян. – К герцогам и герцогиням, не принадлежащим к королевскому семейству, обращаются «ваша светлость», в знак почтения, что никак не связано с личными качествами.

Джастин кивнул и продолжил нарезать круги по комнате на своей лошадке.

– Джастин, милый, осторожнее! – поморщилась Феба, услышав, как металлические колесики скрежетнули о ножку стола.

– Это не я! – возразил малыш. – Это Сплинтер. Он так рвется вперед, что его не удержишь!

– Скажи ему, что, если не будет вести себя как следует, мы отправим его в конюшню – это такой темный сарай, где хранят метелки.

– Не могу, – грустно ответил Джастин. – У него в ушах нет дырочек, поэтому он меня не услышит.

Сын с топотом и грохотом поехал из комнаты в холл, и Феба крикнула ему вслед:

– Придержи Сплинтера, а то собьет с ног горничную или опрокинет вазу!

– Скоро подойдет Рейвенел, – напомнил Себастьян и, заметив, как Феба беспокойно теребит потертую обивку на подлокотнике кресла, участливо спросил:

– Тебя что-то беспокоит?

– О… – Феба пожала плечами и разгладила обивку. – Все эти два года я позволяла Эдварду Ларсону управлять поместьем Клэр так, как он считает нужным, а теперь жалею, что не пыталась в это вникнуть. Пора уже начинать мыслить как хозяйке поместья, хоть для меня это ничуть не легче, чем петь в опере. Но, надеюсь, все-таки справлюсь.

– Конечно, ты же моя дочь.

Отец всегда находил нужные слова, чтобы ее подбодрить.

В комнату вошел Уэстон Рейвенел: короткое пальто внакидку, потертые брюки, рубашка без ворота, кожаные сапоги в таком плачевном виде, что никакой ваксой уже не поправишь. Увидев его, такого высокого, широкоплечего, сногсшибательно красивого даже в простой рабочей одежде, Феба едва не лишилась чувств.