Леди и детектив, или Щепотка невезения (СИ)

— Где перья? — строго спросила я соседа.

— На нем, — уронил Кельвин, и я увидела нового владельца Алишиного боа.

Из-под опор моста, улыбаясь и наигрывая веселую мелодию, на свет вышел один из представителей уличной богемы Бриджа. Давно не знающий расчески, но изредка не чурающийся бритвы, а потому сейчас имевший лёгкую небритость, седой и кудрявый клошар. На голове его была старая кепка, надетая на почти вертикально стоящие волосы, и живописно разделяющая их на две части. На носу болтались заклеенные пластырем очки, одежда давно потеряла цвет, когда-то ярко красный аккордеон облез, и только розовое боа придавало его образу недостающей красочности и шика.

Музыкант увидел нас, приветственно махнул рукой, на секунду обрывая мелодию, а потом растянул аккордеон, набрал в легкие воздух и запел:

— Играет шарманка, играет шарманка! Рыдает шарманка, страдает шарманка!

От громкости и душевности исполнения у меня открылся рот, а певец допел:

— Но в Бридже она чу — же — странка!

— Браво! Браво! — захлопал Кельвин.

За годы жизни в столице видавший и не такое, а потому почти не удивившись поющему клошару в розовых перьях, он сообразил, чем расположить к себе творческую личность. Восхищением, конечно, и теперь хвалил исполнение старинной народной песни.

— Невероятно! Невероятно! Сколько экспрессии, сколько души! — смахнул он невидимую слезинку.

— Благодарю, — низко наклонил голову мужчина, так что его кепка слетела к ногам Кельвина.

Сосед тут же поднял её с земли и, небрежно стряхнув пыль, протянул хозяину.

— Как приятно, когда молодежь ценит искусство, — с достоинством произнес столичный уличный житель, а потом заметил меня, скромно держащую руль велосипеда. — Леди, — польстил он мне и расплылся в широкой улыбке, удивительно очаровательной и полной вполне здоровых зубов, — разрешите представиться, мистер Серж Гарельски. Рад видеть такую прелестную девушку среди своих поклонниц! Но, позвольте поинтересоваться, где я мог видеть вас раньше? Ваше лицо кажется мне знакомым, — немного нахмурился он, но потом что-то решил и расцвел еще больше, — Неужели вы пришли не в первый раз?

— Э — э–э, — только и смогла ответить я.

— Леди Эванжелина обожает музыку, — подтвердил Кельвин.

— Да, — отмерла я, — очень люблю.

— Что-ж, тогда я рад буду представить вашему вниманию свою бессменную программу «Летние деньки», — довольно проговорил клошар и подтянул ремень аккордеона, приготовившись к концерту.

— Мистер Серж, одну минутку, — остановил его романист.

— Да? — поправил тот сползшие очки.

— Видите ли, дело в том, что мы с леди немного опаздываем. Наша подруга сегодня выступает на сцене, и мы должны быть в театре с минуты на минуту.

— А, так вы хотите заказать ей песню в качестве подарка после выступления! — догадался мистер Гарельски. — Понимаю, прекрасный выбор! Новых песен у меня, к сожалению, пока нет. Современные композиторы удивительно падки на деньги, — доверительно пожаловался он нам. — Но кое-что из старой классики должно подойти.

Мы с Кельвином переглянулись.

— Ну… в общем-то да, — подтвердила я. — Но это не единственная причина по которой мы вынуждены были вас побеспокоить. Дело в том, что ваше боа, — Серж при упоминании своей находки оживился и нежно погладил розовые перья, — ваше боа как раз одно из составляющих костюма нашей подруги. Мы везли ей его на выступление, обронили, и теперь нам очень хотелось бы получить его обратно.

Серж нахмурился, а Кельвин проявил чудеса дипломатии, предложив:

— Может быть, вы могли бы обменять его на этот прекрасный белый шарф, на голове леди Эванжелины?

Мистер Гарельски задумчиво посмотрел на мой хвост. Противоречивые сомнения раздирали творческую душу музыканта. Розовые перья, вне всякого сомнения, ярче и дороже. Но белый шелковый шарф был мужским и подходил к нынешнему образу Сержа намного больше.

— Не знаю… — пропустил он перья сквозь пальцы. — Что-то я не уверен в равноценности такой замены. Пожалуй, перья всё-таки нравятся мне больше, — и он, обиженный нашим нежеланием приобщиться к прослушиванию великолепной музыки, развернулся, чтобы скрыться в тени под опорами моста.

— Мистер Гарельски, подождите! — крикнула я ему вслед. — У нас есть для вас предложение, от которого невозможно отказаться!

— Внимаю? — дал он нам последний шанс его заинтересовать.

И осененная внезапной догадкой, я его не разочаровала:

— Мой друг — поэт-песенник! И он готов предложить вам новую песню совершенно бесплатно.

Зря я думала, что Кельвина уже ничем не удивить. После моих слов он повторил мою недавнюю пантомиму и ошарашенно открыл рот, вдобавок выпучив глаза от раздирающего его изнутри возмущения. Еще бы, он столько лет никому не доверял исполнение его гениальных творений, а я одним махом решила эту дилемму. Да еще и так неожиданно.

— Неужели? — обрадовался музыкант. — Так это меняет дело! Действительно, шарф и песня — достойная плата за эту шикарную вещь! — на радостях вырвал он перо из этой самой вещи.

Романист достал часы и, печально вздохнув, спросил: