Вытянул сцепленные замком руки так, что кости захрустели и, решившись, положил их на грудь мертвеца. Зажмурился… почему-то я, не видя его лица, точно знала — жмурится.
И боится, что ничего-то не выйдет.
Нет, не самой неудачи, к неудачам он привык, но слишком много посторонних взглядов… я вот смотрю.
И Генрих.
У Генриха за спиной вереница предков разной степени благородности, все же не все, надо полагать, были такими вот редкостными ублюдками, как Харвар, а главное, у Генриха урожденный дар.
Воспитание.
Вера в собственную непогрешимость. И соверши Ричард ошибку, лойр не посмеется… вслух. Лишь бровку приподнимет, выражая удивление, а в глубине души преисполнится уверенности, что высокое искусство некромантии доступно лишь тем, у кого кровь правильная.
Я моргнула, отрешаясь от… что это вообще было?
…эмпатия, — прошелестел шепот Альера. — Свойство нашей крови… наши с тобой предки, милая моя прапраправнучатая племянница, слыли в народе людьми в высшей степени проницательными. Во многом благодаря этому вот качеству. И наперед, не стоит о нем распространяться.
Согласна.
Ричард не простит, если догадается, что я подсмотрела его сомнения.
— Ты взывать будешь или так, дальше станешь изображать статую некроманта при работе? — поинтересовался Альер, перемещаясь к телу. — Сосредоточься… принцип тот же, что и на дороге…
— Прощу прощения, милая Оливия… — Генрих счел возможным сменить диспозицию, оказавшись рядом со мной. — Но вы не могли бы пояснить мне, что именно они делают?
— Увы, — вынуждена была признать я. — Сама не имею ни малейшего представления…
Призрак вдруг задрожал, чтобы в следующее мгновенье обрести плоть. Это выглядело странно, неприятно даже, как если бы полупрозрачную стеклянную фигуру человека наполнили чем-то вроде темной воды.
— Йа…
— Ты, — сказал Альер, — Хиргрид Печальная, последняя из тех, кто посвящен был Вдове-Утешительнице…
…она склонила голову.
— Твою ж мать… — восхищенно произнес Генрих. — Он и вправду это сделал!
Я так и не поняла, кто и что сделал.
— Ты знаешь, кто я? — спросил Альер.
— Да, Ваше Величество, — Хиргрид опустилась на колени и склонила голову, обнажив белую полоску шеи. — Вы тот, чьей волей я могу получить покой и прощение.
— За что тебя прощать, дитя?
— За страх… я… виновата… я испугалась смерти, хотя должна была принять ее со смирением, — ее голос наполнял камеру, порождая тягучее эхо. — Я… хотела жить… так хотела жить… и не нашла своего пути, за то и наказана.
— Боги милосердны. Встань.
Призрак поднялся.
Ее движения были медленными, будто приходилось ей преодолевать немалое сопротивление.
— А теперь, будь добра, расскажи мне… о последних месяцах. О мятеже.
— Я мало знаю.
— Мало — это немного больше, чем ничего. Когда ты вернулась домой?
…в месяце наккай, прозванном в народе Большою Жатвой.
Жара.
И экипаж летит по дороге. Лошади идут ровно. В окна видны поля и вереницы рабов, снимающих первое золото пшеницы. Песня их тягучая мешает думать.
…она почти счастлива.
Нет, в храме хорошо, Хиргрид нравится величественная тишина собора, его мрачноватое великолепие. Сложенный из человеческих костей, он больше не пугает, скорее внушает трепет и мысли направляет на верный лад…
Она отодвинула шторку и зажмурилась, подставляя бледное свое лицо лучам. Ах, и матушка… у нее наверняка есть кто-то подходящий, она намекала в письме, осознавая, впрочем, что не в праве принудить жрицу…
…город томился на жаре, и над мраморными дворцами его дрожала марево, в какой-то момент даже показалось, будто дворцы эти объяты невидимым пламенем, но Хиргрид моргнула и иллюзия исчезла.
— Ах, дорогая, — матушка всегда была нетерпелива. — Я уже начала волноваться.
Она сама подала Хиргрид руки, помогая выбраться из экипажа.
— Я же сказала, что приеду…
Матушка лишь взмахнула рукой, и Хиргрид подали воды с душистыми травами и колотым льдом.
— Конечно, я не сомневалась, что ты приедешь, но когда… вдруг бы ты опоздала?
— К чему?
Матушка взялась за подбородок.
Нахмурилась.
— Ты совсем перестала за собой следить. Чему вас там учат в подвалах… с другой стороны твоя кожа обрела великолепную белизну, ее надо будет подчеркнуть… и неужели ты не слышала, дорогая? К нам едет Император.
— К нам?
— Ах, не цепляйся к словам… он посетит город… — матушка щелкнула пальцами, и Хиргрид окружила стайка щебечущих рабынь.
Надо же, все новенькие… а куда прежние подевались? Впрочем, надо полагать, брат свои шуточки не бросил, вот маме и приходится тратиться.
Хиргрид провели в купальни.
Раздели.
— Ты же понимаешь, какой это шанс… — матушка скользнула в чашу с горячей водой, куда добавили несколько капель ароматной смолы.
— Ты меня в невесты Императору прочишь? — хмыкнула Хиргрид, закрывая глаза.
Умелые руки рабынь расплетали косы, разбирали тяжелые волосы по прядям, массировали тело, раскладывали по спине горячие камушки…
— Тебе бы все шутить, — с упреком произнесла матушка. — Ты прекрасно понимаешь…