Леди и некромант. Тени прошлого

— Я тоже боялась. Раньше. Давно. Я была слабой и пряталась. Теперь я сильная.

— Верю.

Странный разговор. И еще более странно, что Ричард в состоянии его продолжать.

— Что ты ищешь? — спросила випера и по губам ее скользнул раздвоенный язычок.

— Вот это, — Ричард извлек монеты. — Или то, что на них похоже…

…она говорит на старом языке и… и быть может, это ничего не значит. А может, випера стара, старше любого живого существа, с которым Ричарду приходилось иметь дело.

Ее змеи вытянулись.

Опутали запястье Ричарда.

Лизнули пальцы.

Коснулись золотых монет. И заключенное в них заклятье дрогнуло, отзываясь на чужую просьбу. Випера смежила веки.

…чешуя на щеках.

И на шее… на шее крупнее, а на лице мелкая и плотная, чешуйки смыкаются так, что кажутся гладкою поверхностью…

— Оно плохое, — наконец, произнесла випера. — Я знаю, где оно лежит… это было раньше… я только перестала прятаться ото всех… я свила гнездо… а он пришел и сказал, что не станет убивать меня. Он мог.

Змеи раздраженно зашипели.

Если хоть одна вопьется, то…

— Ты боишься? — випера вперилась в Ричарда взглядом.

— Боюсь, конечно.

— Но ты не бежишь?

— Куда мне бежать.

— И не пытаешься меня убить.

— Говорю же, вряд ли выйдет…

— Ты не такой… тот… он был злым… он убил моих сестер… я старшей была, да… и трижды сменила шкуру… но он мог бы убить меня… он, не ты… он всех… и мою мать… а она давно жила… очень давно… он сказал, что сделал за меня мою работу… и бросил мне корзину дохлой рыбы… я не ем дохлую… — пожаловалась випера. — А потом ушел… оставил свою вещь и ушел. Я тоже хотела. Но оказалось, он сделал так, что я не могу оставить ту нору.

Змеи взвились над ее головой, а складки хитона заволновались.

— Если ты заберешь ее, будет хорошо… там слишком сухо стало. И мои кладки не выживают.

— Мне жаль.

— Скажи, — прозвучал в голове голос Альера, — что ты не настолько обезумел, чтобы соваться в логово этой твари?

А у Ричарда есть выбор? С чего он решил, что монета будет в храме? Местный храм, в отличие от предыдущих, был хорошенько разграблен, там если что и осталось, то не золотое…

— Заберу, — пообещал Ричард и уточнил. — Если ты не станешь меня убивать.

— Не стану.

Как-то вот… неубедительно прозвучало, право слово.

***

Альвийское дружелюбие — высокая кухня… все церемонно, изящно и не слишком-то съедобно. Как-то вот довелось мне побывать в одном сверхмодном ресторане и ощущения были сходные.

Дом со сводчатым потолком.

Белоснежные стены.

Белые же узоры.

Белые ковры и серебро.

Белые светящиеся камни на подставках из белого же камня, правда, не светящегося. Белые кресла, правда, больше похожие на переплетение стальных труб. И женщина в белых же одеяниях, которая так и не соизволила представиться.

Рядом с ней я чувствовала себя безродной замарашкой. Еще и вспотевшей.

— Присядь, дитя, — широким жестом альвийка указала на кресло. — Меня зовут Нинадриэль Прекраснейшая…

Она замолчала, давая мне несколько мгновений на то, чтобы оценить имя, и я вежливо кивнула. Мне ли спорить? Прекраснейшая так прекраснейшая…

— Твое имя мне известно, — тонкая рука поднялась, и белопенные одежды скатились до локтя. — И речь ныне пойдет не о нем…

Тихон молча устроился на полу.

В не слишком-то чистых штанах, в куртке, наброшенной на голое тело, он составлял удивительный контраст и с матерью своей и с самим этим местом. Он скрестил ноги и руки положил на колени, а в пальцах появилась серая гайка.

— …и не о сыне моем, который позабыл о сыновнем долге и отринул свое предопределение ради пустого…

Тихон и ухом не повел.

— Речь ныне пойдет о Равновесии мира, которое должно быть восстановлено, — дева сложила руки на коленях.

А пальцы-то когтистые.

И вон в оскале дружелюбия клыки мелькнули.

— Когда я получила письмо от сына своего, который уже десять солнцеворотов не подавал весточки, сердце мое преисполнилось печали…

— Мама…

— И мою душу греет лишь понимание, что он, позабыв обо всем, чему учила я его…

…на месте Тихона я бы тоже сбежала. С этакою мозгоклюйкой жить еще то удовольствие извращенного плана.

— А могу я узнать, зачем я здесь…

…и одна. Гуле в альвийском посольстве оказались не рады.

— Люди… вы спешите… боги отмерили вам малый срок жизни, и это было весьма мудро с их стороны, но вы… вы плодитесь, расползаетесь заразой по миру, уродуя облик его руками и магией, своею безумной фантазией…

Тихон вновь вздохнул.

— …вы даже лучших из нас меняете… — альвийка поджала губы, и жест этот, совершенно человеческий рассмашил. Я наклонилась, скрывая улыбку. — Но вы правы…

Нам подали воду.

Прислуга, к слову, в посольстве была вполне себе человеческой.

Но вышколенной, невидимой и неслышимой.

— …чем меньше времени займет наше общение, тем легче будет нам обеим… мужчины, к сожалению, слишком толстокожи, чтобы осознать, насколько мучительны иные встречи…

Я вновь кивнула.

И вправду мучительны.

Стул вот гладкий и твердый, со странно скошенной спинкой, на которую и опереться-то страшно… и эта окружающая белизна давит.