Леди Клементина Черчилль

Собрался и более широкий круг нашей семьи, включая Моппет, которая со счастливым лицом сидит рядом с Мэри. Нелли выглядит на удивление веселой, несмотря на ситуацию с Джайлзом и Эсмондом. Даже брат Уинстона Джек, сама Гуни, их дети Джонни, Перегрин и Кларисса с супругами и их внуки тоже собрались за нашим праздничным столом, хотя Гуни еще не выздоровела до конца. И я слышу, что Уинстон говорит брату:

– Как жаль, что мамы нет здесь, в Чекерсе, вместе с нами. Она была бы в восторге от встречи Рождества в резиденции премьер-министра.

Странно, но его замечание заставляет меня тосковать о моей собственной матери, пусть наши всегда трудные отношения стали еще более натянутыми в последние месяцы ее жизни, когда она умерла в Дьеппе около пятнадцати лет назад, спившаяся, бросившая игру.

Мне хотелось, чтобы тот дух Рождества, какой присутствовал в нашем доме в Чартвелле, наполнил и Чекерс. Наш старый дом несколько недель назад опустел и был заколочен на время войны, но я забралась в его чуланы, чтобы отобрать знакомые праздничные украшения и организовать перевозку драгоценных коробок в Чекерс. Проходя мимо огорода, я увидела торчащий из-за забора острый пик солнечных часов. Я ступила на дорожку и пошла к этому сооружению высотой мне по грудь – оно было еще и памятником голубю, купленному для меня Теренсом Филипом на Бали много лет назад. Я провела пальцем по надписи на основании гномона, отрывку из стихотворения У. П. Кера о том, что не стоит надолго покидать дом ради далеких островов. Я попросила сделать эту надпись в момент тоски.

Какими же далекими кажутся эти дни на борту «Розауры», думаю я. Наверное, в жизни каждого есть момент решающего выбора, который отсекает одни пути, но зато открывает многие другие. Хотя и были времена, когда я считала, что мне следует вернуться, отказаться от сделанного мной выбора и найти другой путь в жизни – в тот период, что был до и после «Розауры». Теперь я понимаю, что страшно ошибалась. Моим выбором всегда был Уинстон, и открытая, необычная жизнь, которую я делю с ним, как раз та, которую я и хотела.

Я окидываю взглядом комнату, довольная необычно украшенной елкой, и надеюсь, что и дети это заметили. Я хочу напомнить им об этом единственном моменте в году, когда я всецело посвящаю себя радости и единству нашей семьи. Я делаю это в надежде, что они испытают такие же чувства, пусть даже времена сейчас такие тревожные.

Но кое в чем мне приходится ужаться из-за войны, особенно в отношении угощения и украшения дома. Я не могу позволить себе роскошного ужина в то время, как многие едят на Рождество дешевую баранину, а не традиционного гуся или индейку и подают традиционный пудинг с морковью вместо недоступных фруктов. И как я могу украшать все углы Чекерса, когда знаю, что многие даже не смогут встретить праздник у себя дома? Для многих британцев это Рождество будет «Блиц-дежурство», поскольку нацисты и не думают прекращать ночные бомбардировки ради праздника, и люди проведут его в бомбоубежищах. Хотя я и знаю, что британский народ невероятно жизнерадостен и сумеет наполнить праздник духом Рождества, я пытаюсь смягчить этот ужасный удар. Я стараюсь организовать в подземных убежищах буфеты – я слышала, что там будут рождественские вечеринки с песнями, весельем и танцами, а в более крупных укрытиях поставили елки. А еще я планирую, чтобы большинство убежищ посетил Санта Клаус. Я не могу запретить распевать рождественские гимны на улицах, что небезопасно из-за бомбардировок и блэкаутов, или требовать от фабричных рабочих трудиться в день подарков, а не радоваться празднику.

Уинстон, конечно, все это знает, но его мысль парит над полями боя и океанами. Она не часто опускается на улицы, по которым ходят обычные люди, в отличие от моей. Так что он не чувствует вины, попивая свой «Поль Роже» и поднимая сейчас свой полный бокал.

– За мою семью. Этот год был полон тягот и трудов, и все же мы здесь, почти все, в безопасности, в нашей теплой компании. Пусть мы снова встретимся здесь или в Чартвелле на следующее Рождество, целые и невредимые, и гораздо ближе к победе.

Все члены семьи встают, стараясь чокнуться со всеми остальными. Когда я чокаюсь с Нелли, я вижу, что ее глаза, честные и открытые, как всегда, полны печали и тревоги, слишком глубокой чтобы плакать, несмотря на то, что на ее губах улыбка. Какое же невыносимое бремя она несет, думаю я, когда один ее сын в плену у нацистов, а второй в Канаде, готовится к самой опасной роли пилота. И все же она здесь, пьет за счастливый новый год. Какая же она стойкая, а мы совсем забыли о ее просьбе.

Мы должны почтить благородство и жертву Нелли. Я снова поднимаю бокал.

– За скорейшее возвращение Джайлза из Германии. И за наших мальчиков, которые сражаются, особенно за Эсмонда, которого сегодня рядом с нами нет. Победы им и возвращения домой.

– Верно, верно! – эхом проносится по столовой Чекерса под звон бокалов.

Моя сестра кивком благодарит меня и тянется ко мне через стол с бокалом.

– За наших любимых, которых нет с нами больше – за Билли и Китти. И маму.