Леди мэр

Он конспиративно петляет по улочкам, уносится на южную окраину, на пустыри, где за высоченным забором и расположена помянутая коптильня и агрофирма «Серафима». С котельной и прочими службами.

Когда Захар Ильич тормозит перед металлическими воротами и выбирается из иномарки, за забором включается целая псарня, собаки у Симы-Серафимы серьезные, все больше из кавказцев. Кочет лупит ногой в ворота. Охранник Чугунов по кличке Чуня открывает бронированное окошко и, зевая, сообщает:

— Какого хера? Никого нету.

И, не слушая ругани «вице», захлопывает окошко, скрываясь на вверенной его защите территории.

Кочет, сплюнув, лезет за мобилой и, раздраженно озираясь, выдает пару негромких звонков.

Серафима прибывает на семейном «жигуле» через несколько минут. Этакая прекрасная медленная белорыбица, уже слегка обремененная излишней плотью. Что, впрочем, не мешает ей добиваться своего от любого мужичка — Кочета тоже. В коротком халатике, прямо из теплого сна, она с ходу закидывает голые руки на плечи Кочету, нашептывая:

— Пошли… Пошли скорей, мой сладенький. Я у подружки уже и ключи взяла.

— Твою мать! Симка! Я что, за этим к тебе принесся?

Серафима недоуменно уставилась на Кочета своими прекрасными коровьими очами:

— А за чем же еще, Захарушка?

— Слушай, что за придурка ты на воротах держишь? Не впускает…

— Ну и правильно делает. Там же у меня не песики — звери! Никто не суется. Я-то их прикармливаю, а от тебя они и подметок не оставят. Что случилось?

— Слушай, давай под крышу… — настороженно озираясь и прислушиваясь, злится Кочет. — Не дай господь, еще засекут меня.

Серафима нажимает кнопку звонка на воротах, открывается окошко, в которое выглядывает все тот же мордатый отморозок Чуня в камуфляже и кепи с надписью «Sekuriti».

— Убери собачек, Чуня.

— Уже…

Потом они выбираются через сторожку на территорию агрофирмы.

Пара кобелей, бешено хрипя, рвясь с привязи, облаивает Кочета, который опасливо обходит их подальше.

— Мальчики! Свой!

Кобели замолкают и виляют хвостами.

— Лихо ты с ними.

— Но ты же свой… Или уже нет?

— Развлекаешься? Работа идет?

— Ночь еще не кончилась… Значит, идет, — зевает Серафима, прикрывая ладошкой сочные губки и пачкая руку излишней алой помадой.

— Ну, показывай! — холодно приказывает гость.

Серафима смотрит на него остолбенело:

— Да ты что? За этим пришлепал, Захарий?! Никак с ревизией? Ты ж проверял все. Недели не минуло…

— Показывай, показывай…

Серафима, уже озлясь всерьез, пожав плечами, идет через двор к обычному цеху средних размеров, окна которого темны. Заводские прожектора освещают безлюдный двор, в котором стоит громадный авторефрижератор с распахнутым пустым кузовом.

— Знала бы — хоть бы оделась потеплее, — бурчит женщина, пиная ногой дверь холодильника, на жести которой белеет, несмотря на жару на улице, нетающий иней.

— Я тебя согрею, радость моя, — усмехается Кочет.

— Согревалочка отмерзнет… — огрызается Серафима. Она еще явно не понимает, что от нее нужно Кочету.

В холодильнике подванивает гниющей кровью, и Кочет зажимает рот и нос белоснежным надушенным платком.

Они пробираются между замороженных туш крупного рогатого скота и разделанных на половинки свиней, висящих на крюках и освещенных синим светом редких ламп. Кочет, то и дело брезгливо морщась, отводит перед собой туши.

— Ну и нагородила ты тут.

— Конспирация — залог здоровья. Этому меня фазер с детства учил.

— Туда?

— Забыл? До двери и вниз…

Кочет открывает тамбурную, обитую звукоизоляцией дверь, и мощный лязг и грохот обрушивается на него вместе с потоком нагретого спертого воздуха, насыщенного едкой табачной пылью.

По крутому узкому трапу они спускаются далеко вниз, до дна низкого громадного полуподвала.

Здесь тускло светят промышленные лампы в сетках, работает на всю катушку длинная и плоская, похожая на гигантский судовой двигатель, автоматическая линия по производству сигарет. Линия новехонькая, германская, фирмы «Табакенверке», с лазерным контролем и компьютерным управлением.

Вдоль нее стоят человек шесть чернявых и смуглых гастарбайтеров, наблюдая за работой агрегатов. Они одеты разнокалиберно, почти полуголые от жары, но все в одинаковых наушниках-заглушках, в респираторах от табачной пыли. На пришельцев они не обращают никакого внимания, занятые работой.

Кочет рассматривает и нюхает из горсти измельченную смесь табаку. Серафима что-то кричит ему в ухо, перекрикивая шум.

Кочет кивает, и уже вместе они переходят в конец линии, туда, где от упаковочного агрегата по роликовой ленте сплошным потоком движутся блоки сигарет «Кэмел». Блоки складывает в короба молодая глазастая гастарбайтерша в цветастой молдавской косынке. Кочет пытается ее о чем-то спросить, но она отмахивается — не мешай, мол… И даже, смеясь, показывает ему язык.

И вдруг на стене вспыхивает мигающая в проволочной сетке красная лампа и квакающий звук ревуна мгновенно останавливает работу. Девушка, метнувшись к рубильнику, вырубает его. Мертвая тишина обрушивается до звона в ушах.