Леди мэр

— Разговорчики.

— Мне нужен адвокат.

— Будет… В свое время.

— А кормить меня сегодня будут?

— Поздно… Уже отобедамши.

— Что ж мне, до ночи терпеть?

— До ночи ты еще не то потерпишь, — ухмыляется она.

Я настораживаюсь.

Если это то, что я уже проходила, то меня ждет общая камера и так называемая «прописка».

И тут срабатывает только одно — всегда бить первой.

Я не могу себе даже позволить думать, что там в Сомове сейчас, без меня.

Впрочем, я почему-то думаю, что из-за меня никто из сомовцев заводиться и не подумает. Что я для них-то успела сделать? А фактически ничего…

Почешут языки и завтра забудут.

А там, оказывается, полный шухер…

Пошла волна.

Докатывается через час и до Плетенихи.

У колодца Гаша в резиновых сапогах, валенках, кожухе, замотанная платком, выкрутив ворот, доливает из колодезного ведра воду в свои ведра, поднимает на коромысле ведра на плечо и собирается отходить, когда к ней, задыхаясь, подбегает местная молодуха.

— Ой, тетя Агриппина, постой. Тут почтарка Нюська с городу приехала… Что сказала-то, что сказала…

— Да уж дельного никогда не скажет.

— Так посадили в тюрьму твою Лизавету… Или еще посадят? Нет… уже… посадили!

— Опять?! — помертвев, оседает на землю Агриппина Ивановна.

А в ментовке у Лыкова полно местного народу, кое-кто, протиснувшись, уселся на стульях и под стеной. Впереди всех парикмахерша Эльвира.

Все сумрачно следят за тем, как Лыков выгребает из своего стола личное имущество, включая поплавки, лески, летнюю фуражку в белом чехле, складывает все в свой чемоданчик, повертев озадаченно пустую бутылку, отправляет ее в мусорную корзину.

— Ну чего вы набежали? Что приперлись-то? Что вам от меня надо?

— Не вопи. Скажи, что делать-то? Ты у нас ментовский главный. Нет, ну среди бела дня… При всем народе… Раз — и нету человека! Никто и охнуть не успел.

— Мы тоже видели… С девчонками… — встревает Танька-Рыжая. — Прямо под мышки ее… Из мэрии… В кандалах…

— Какие там кандалы? Обыкновенные наручники.

— Говорят, она там жутко сражалась, бедная… Графином по башке долбанула губернаторскому холую, который при ней матом выразился.

— А вы, значит, стояли и смотрели? Рты раззявили…

— Сереженька, — скорбно всхлипывает Эльвира. — Так никто и сообразить ничего не успел. Ах, печали-то… У нее ж еще и волосики не отросли… Ну, Лыков, миленький, куда бежать? К кому? Что делать-то?

— Вызывай, Эльвира Семеновна, из Питера «Аврору». Вон, под ихний мосток в губернии. Вот пусть она и долбанет… Из исторического орудия… По ком надо! А меня уже тут нету, поняла?

— Как это нету, майор, когда ты вот он?

— Это тебе кажется. Это не я. Это мираж видимости. А майор милиции Лыков Сергей Петрович только что уволен из рядов… И приказ только что по громкой связи из области по всем райотделам зачитан! За преступное несоблюдение дисциплины, сопротивление приказу, за дискредитацию органов и еще чего-то.

— Слушай, ну ты хоть при нас бывшим начальникам своим позвони… Что они там с нею делают? А то ведь мы и впрямь туда пойдем…

— А ну марш отсюда все! Я сейчас сейф вскрывать буду! С секретными документами… Без посторонних! Ну, подождите вы там где-нибудь… Подождите…

Все покидают кабинет.

Лыков запирает дверь на ключ, открывает сейф, вынимает бутылку водки, стакан, огурчик, наливает стакан.

— Эх, житухес! А все одно… Чего-то ведь хорошее начиналось… По крайней мере, хоть ждать стали… Хорошего… Ну, светлая память вашей служебной автобиографии, Сергей Петрович.

Лыков только-только прикладывается к стакану, когда от мощного удара ногой снаружи с треском распахивается дверь. Врывается злобная до раскаленности Гаша.

— Мент поганый! Куда Лизку увезли? За что?!

— Ну вот… Еще одна… Проснулась…

Растерянный Ленчик влетает из коридора, бросает на стол листок.

— Товарищ майор, Сергей Петрович! Примите мой рапорт. Я немедленно подаю в отставку! В знак протеста.

— Ну ты, мудила-мученик! — не выдерживает Лыков. — Я тебе покажу — отставку! Не имеешь права. Кому-то дело делать надо! Все одно надо, Леонид!

Шапито…

А я уже «прописалась».

Сижу на нарах, как король на именинах. В моем случае — как королева. И конечно, не на нарах. Тут такие стульчики железные стоят, к бетонному полу привинченные. Ну и коечки в два этажа. Я расчесываю щеткой мой ежик на голове. В процессе «прописки» мне засадили под левый глаз, который имеет намерение явно заплыть, но, в общем, я довольна. Из узниц кроме меня тут еще трое.

Двух девиц довольно шлюшного вида я уже поставила мордами к стене, там они и отдыхают молча, распластав лапы по крашеной стенке над головой.

Третья, носорожиха весом с полтонны, фиксатая, с синей от наколок спиной, в изорванном в клочья бельишке цвета лососины, молча и мерно молотит в дверь кулаками.

Отворяется дверь, и входит младшая прапорщица, надзирательница, явно из вольнонаемных. Вся такая новенькая, зелененькая форма, береточка на бровь, бровки щипаные.

— Что тут у вас, девочки?

Носорожиха хрипит прокуренно:

— Слушай, убери ты меня отсюда. Или ее убери, или меня убери. Согласна на одиночку.

— А что такое?

Она с любопытством щупает меня своими глазенышами.