Леди мэр

— Интересное кино, Аркаша! — ору я, свесившись с балкона, отпихиваю Касаткина и ссыпаюсь вниз. Прямо к выходу на сцену. Хористы перед мной не то радостно расступаются, не то с перепугу шарахаются. Но до сцены я добираюсь.

В зале начинается шухер.

Парикмахерша Эльвира, вскочив, вопит:

— Лизка! Выпустили?!

— Я выхожу сама, — нагло заявляю я.

Я слышу, как за моей спиной булькает и закипает Захар Кочет:

— Что за черт! Откуда она взялась?!

Кыськи я не вижу, но моя гвардия, топоча ножками, скандирует совершенно дурацкое, но победное: «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это… И за это, и за то я куплю тебе манто!»

Пацаны, обрадованные возможностью побазарить, свистят и поддерживают девушек топотом. Общий хай.

Это уже не шапито. Это уже Колизей.

Все решается тут. Порвут ли административные тигры-людоеды нас в куски или начнут вилять?

Как ни кинь, а тут уже не просто публика — население!

— Тихо! — вскидываю я обе руки. — Кончайте базар… В общем, так… Я здесь, и я говорю вам: «Добрый вечер, город!» А теперь давайте разбираться — кто я… кто вы… и что здесь делают эти посторонние люди!

…Серафима наводит последний марафет перед зеркалом в спальне, готовясь к вечернему торжеству. Кыся хмуро наблюдает за нею.

— Мам, ну там же весь город… Девчонки… А мне дома сидеть?

— Один вечер посидишь. Ты за шампанским сгоняла?

— Да. А у тебя что, сегодня гости будут?

— Возможно… возможно…

В дверь звонят.

— Открой, пожалуйста.

Кыся открывает Аркаше.

— Добрый вечер, Серафима Федоровна!

— О! И Аркаша здесь.

— Захар Ильич меня к вам послал.

— Сейчас-сейчас… Я почти готова… А где будет банкет? В Дубне? Или у Гоги?

— Какой там банкет? Он… ну, в общем, он просил передать, что ситуация сильно осложнилась буквально за последние минуты.

— Какая еще ситуация?

Кыся загружает шампанское и фрукты в холодильник, когда из гостиной раздается звон разбитой в ярости посуды. Кыся бросается туда и видит, что Серафима сидит у зеркала, закрыв лицо руками. А помощник подбирает осколки вазы с паркета.

— Мам, что с тобой?

— Закрой дверь!

Кыся, пожав плечами, захлопывает дверь.

— Он что? Не соображает?! Он же клялся, божился. Все схвачено! Она упакована до конца дней своих! Мудила! Она же не к нему, она же не к вам, она ко мне придет. Я ее знаю. Она придет ко мне… Она придет…

— Мне пора, Серафима Федоровна.

— Он-то, конечно, отмажется. Он всегда отмазывается. Он и от меня отмажется. Захарушка, как намыленный, из любых лап выскользнет. А мне что делать? Мне-то что делать?! Идти во дворец и хлопать ей?

— Мне действительно пора… — Аркадий идет к двери и оборачивается: — И, бога ради, Серафима, не вздумайте на нас бочки катить и клычки показывать… Обломаем…

Помощник выходит.

— Ничего… Ничего… Вы думаете, у меня заначек нету? Глупее Ритки, что ли? Или папочки? — Она резко поднимаеся. — Кристина!

Входит Кыся.

— Так… Я сейчас смотаюсь тут кое-куда… Ненадолго… А ты собери чемоданы.

— Какие чемоданы?

— Твой и мой. Паспорта найди. Ну, помнишь, как мы с тобой в Вену на каникулы ездили: ничего лишнего… Забрось только мои цацки, из барахла — меха… В общем, запихай, что тебе нравится.

— Мы что? Уезжаем?

— Да.

— Когда?

— Сейчас.

— Куда?

— Там посмотрим. Пожалуй, проще всего на Кипр. Там разберемся. Все! Я бегу! К Шапире и обратно!

Кристина пожимает плечами. Шапиро — ювелир из соседнего подъезда. Все Серафимины заначки в брюликах — у него.

Когда мать возвращается, на столе стоит единственный кожаный чемодан. Кыся понуро стоит у окна.

— Твой чемодан я собрала.

— А свой?.. И почему ты еще не одета?

— Я не поеду с тобой, мама.

— Я тебе покажу — не поеду!

Кыся одним движением вспрыгивает на подоконник и толкает створки, раскрывая окно. В раскрытое окно сильно задувает снегом. Кажется, ветер раскачивает тоненькую Кысю.

— Не подходи ко мне, мама, иначе я прыгну… Ты меня знаешь… Я прыгну…

— А-а-а… Черт с тобой! Живи… со своим папочкой…

Серафима пинает дверь ногой, выпихивает чемодан на площадку и выходит за ним, даже не оглянувшись.

Губернаторский лимузин вспарывает ночь на дикой скорости. Заснеженные деревья стелются за окнами сплошной полосой. Визжат то и дело шипованные супершины.

В салоне время от времени вскрикивает Виктория, сопит Петровский, Аркадий опасливо посматривает на согнувшегося, как кот в прыжке, водилу.

Кочет на пределе тихой ярости набирает номер на телефоне правительственной связи.

— Не делай этого, Захар Ильич… Я тебя прошу… — негромко советует пиарщик. — Ты себя просто губишь…

— Распоясались… Они же меня фактически вышибли из города! Я им покажу, кто на этой земле хозяин! Меркулов!.. Кто у тебя на центральном пульте?

А в квартире Серафимы холодно и пусто. К плечу расстроенно-растерянного Степана Иваныча прижалась заплаканная Кыся. Звонит телефон.

— Прости, Кыся… — Степан снимает трубку. — Дежурный по мэрии? А ты знаешь, сколько сейчас времени, дежурный по мэрии? Телефонограмма? Читай! Что?! Когда?! Не заикайся! И не кричи! Так… Так… Вызывай всех! Кто там у нас по форс-мажорному списку… А Лизавета… Лизавета… Уже на месте? Я иду!