Эмма посмотрела прямо на Джулиана и увидела, что он смотрит на нее. Ее захлестнуло волной невероятной гордости. Это ее Джулиан. Кроткий юноша с кроткой душой, но в каждой душе есть и ее противоположность, а противоположность кротости – беспощадность, прекрасные обломки милосердия.
Эмма видела это у него на лице. Чтобы спасти ее, он готов был убить всех вокруг. Он не будет думать и не сомневаться, пока не покончит с этим, пока не смоет с себя кровь, которая утечет по трубам, как алая краска. И он не станет сожалеть.
– Остановитесь, – сказал Джулиан, и, хотя он не кричал, не повышал голоса, те Слуги, которые все еще двигались, застыли на месте, словно поняв все по его лицу, как поняла Эмма. Словно испугавшись.
Эмма схватила Стерлинга за шиворот и рывком поставила его на ноги.
– Пойдем, – бросила она и стала пробиваться сквозь толпу, волоча его за собой в Институт. Если бы она только смогла зайти внутрь…
Но Белинда вдруг побежала за ней, расталкивая Слуг. На ее свитере так и не появилось крови. Она снова надела перчатку. Ее сложная прическа растрепалась, темные волосы выбились из нее. Она была похожа на фурию.
Подлетев к лестнице, она перерезала Эмме дорогу. Кристина и Диего стояли рядом. Кристина морщилась, ее лицо было бледно.
– Джулиан Блэкторн! – воскликнула Белинда. – Я требую, чтобы ты позволил нам забрать этого человека! – Она указала на Стерлинга. – И прекратил вмешиваться в наши дела! Слугам Хранителя нет дела до вас и ваших Законов!
Джулиан спустился на одну ступеньку. В сиянии клинка серафимов его глаза казались зловеще зелеными, как воды глубокого моря.
– Как смеете вы приходить сюда? – серьезно спросил он. – Как смеете вы нарушать покой нефилимов?
Как смеете вы предъявлять свои требования? Нам не было дела до вашей идиотской секты, пока вы не стали убивать. Теперь мы должны остановить вас. И мы вас остановим.
Белинда жутко рассмеялась.
– Нас три сотни, а вас – всего ничего, к тому же вы просто
– Не все мы дети, – ответил ей другой голос, и рядом с Джулианом появился Малкольм Фейд.
Последователи недоуменно уставились на него. Большинство их них явно не имели понятия, кто он такой, но все же забеспокоились, потому что Малкольма окружало искрящиеся фиолетовое пламя.
– Я – Малкольм Фейд, – сказал он. – Верховный чародей Лос-Анджелеса. Вы ведь знаете, кто такие чародеи?
Эмма не смогла сдержать ухмылки. Безупречный Диего посмотрел на Малкольма. Стерлинг посинел от ужаса.
– Один из нас, – продолжил Малкольм, – стоит пятисот таких, как вы. Я могу за шесть секунд спалить вас дотла и пеплом набить медвежонка для моей подруги. Сейчас, правда, у меня подруги нет, – добавил он, – но надежда умирает последней.
– Ты чародей и служишь нефилимам? – спросила Белинда. – И это после того, как они поступили с обитателями Нижнего мира?
– Не пытайся поразить меня своими познаниями в тысячелетней истории политики, милочка. Это не сработает. – Малкольм посмотрел на часы. – Я даю вам одну минуту. Я испепелю любого, кто останется здесь дольше.
Никто не пошевелился.
Вздохнув, Малкольм указал рукой на кустик калифорнийской полыни, растущий у подножия лестницы, и тот вспыхнул. В воздух поднялся едкий полынный дым. На пальцах у Малкольма заплясали языки пламени.
Слуги развернулись и побежали прочь от Института. Эмма стояла на месте, пока они обтекали ее с двух сторон, и у нее было такое чувство, словно она попала под лавину. Вскоре на лужайке не осталось никого, кроме Белинды.
У нее на лице читались невероятная ярость и невыносимое отчаяние. Взглянув на нее, никто из Сумеречных охотников не двинулся с места.
Она подняла темные глаза на Джулиана.
– Ты, – сказала она. – Ты, может, думаешь, что победил нас, призвав своего ручного колдуна, но мы знаем о тебе такое… О, мы многое можем рассказать Конклаву. Правду о твоем дядюшке. Правду о том, кто руководит этим Институтом. Правду…
Джулиан побледнел, но не успел он ни пошевелиться, ни заговорить, как раздался дикий крик. Орал Стерлинг. Все – даже Белинда – повернулись к нему. Стерлинг схватился за грудь. Кровь полилась у него изо рта и закапала на землю. Его глаза вспыхнули от ужаса, колени подкосились. Стерлинг мешком рухнул на траву, кольцо с розовым скарабеем в последний раз сверкнуло у него на пальце, и он замер.
– Он мертв, – не веря своим глазам, сказала Кристина и повернулась к Белинде. – Что ты сделала?
С секунду Белинда просто смотрела на нее, словно не меньше остальных удивилась случившемуся, а потом произнесла:
– Лучше вам не знать.
Она подошла к телу и склонилась над ним, будто желая его осмотреть.
Затем в левой руке ее сверкнул нож, раздался жуткий хруст – она отделила кисти рук Стерлинга от запястий, взяла их и улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Хранитель обрадуется, узнав, что он мертв.
У Эммы перед глазами мелькнуло воспоминание об Аве, о ее отрубленной руке, о неровно разорванной коже. Неужели Хранитель всегда требовал такого странного доказательства того, что те, кого он хотел видеть мертвыми, погибли? Но что насчет Белинды? Она все еще была жива. Может, это была дань уважения?