Леди Полночь

– Я пытался остановиться, – сказал он. – Поэтому я и отправился в Англию. Я думал, вдали от тебя я перестану чувствовать то, что чувствовал. Но стоило мне вернуться, стоило мне увидеть тебя, как я понял, что это ничего не изменило. – Он сокрушенно обвел глазами комнату. – Почему на рисунках только ты? Потому что я – художник, Эмма. Эти рисунки, эти картины – мое сердце. Если бы вместо сердца у меня был холст, каждый его миллиметр был бы исписан твоими образами.

Эмма встретилась с ним взглядом.

– Ты не обманываешь меня, – прошептала она. – Ты правда не обманываешь меня.

– Я знаю, я солгал тебе на пляже. Но клянусь нашей клятвой парабатаев, сейчас я говорю тебе правду. – Он говорил ясно, решительно, словно боялся, что хоть одно его слово потеряется или будет понято неправильно. – Эмма, я люблю в тебе все. Я люблю угадывать твои шаги в коридоре возле моей комнаты – я узнаю их даже тогда, когда не ожидаю твоего прихода. Никто больше не ходит, не дышит и не двигается так, как ты. Я люблю то, как ты порой вздыхаешь во сне, словно сны удивляют тебя. Я люблю то, как мы стояли на пляже и наши тени сливались на песке воедино. Я люблю то, как ты пишешь пальцами мне на коже, и я понимаю эти буквы лучше, чем слова, которые другие кричат мне прямо в ухо. Я не хотел любить тебя вот так. Нет в мире ничего хуже того, что я люблю тебя вот так. Но я не могу остановиться. Поверь мне, я пытался.

В его голосе слышалась боль, и эта боль убедила ее. Та же самая боль терзала ее сердце так давно, что стала совсем привычной. Она отпустила верстак и шагнула к Джулиану. Затем шагнула еще ближе.

– Значит, ты… Ты влюблен в меня?

Он улыбнулся мягко и печально.

– Без памяти.

В следующий миг она уже была в его объятиях и целовала его. Она не понимала, как именно это произошло, но точно знала, что это было неизбежно. Хотя голос Джулиана и был спокоен, его губы жаждали ее, а тело отчаянно стремилось к ней. Он прижал ее к себе, его губы покрывали поцелуями ее лицо. Ее руки скользили у него в волосах – она всегда любила его волосы, и теперь, когда можно было свободно прикасаться к ним, она погрузила пальцы в их густые волны и намотала локоны на пальцы.

Он подхватил ее руками за бедра и поднял так легко, словно она весила не больше пушинки. Эмма обвила руками его шею и прильнула к нему, а он одной рукой прижал ее к себе. Она слышала, как он смахивает на пол рисунки, лежавшие на верстаке, и тюбики краски, пока не очистил достаточно места, чтобы посадить ее.

Она притянула его к себе и обхватила его ногами за талию. В нем не осталось ничего закрытого, ничего робкого, ничего отстраненного и замкнутого. Их поцелуи становились все глубже, все безумнее, все горячее.

– Скажи мне, что я не испортил все навсегда, – выдохнул Джулиан между поцелуями. – На пляже я был таким ослом… А когда я увидел Марка у тебя в комнате…

Эмма сжала руками его плечи, широкие и сильные. Она опьянела от поцелуев. Ради этого, думала она, люди развязывали войны, и убивали друг друга, и разрушали свои жизни – все лишь ради щекочущей нервы смеси желания и наслаждения.

– Ничего не было…

Он гладил ее по голове.

– Я знаю, это просто глупо. Но когда в двенадцать лет ты увлеклась Марком, я впервые в жизни почувствовал ревность. Все это чепуха, я понимаю, но невозможно не обращать внимания на то, что пугает нас больше всего на свете. Если бы вы с Марком… Я вряд ли смог бы оправиться от этого.

Эмму тронула грубая искренность его голоса.

– Мы все чего-то боимся, – прошептала она, сильнее прижавшись к нему, и скользнула пальцами ему под футболку. – Это и значит быть человеком.

Он полуприкрыл глаза. Его пальцы пробежали по ее волосам, руки легко коснулись ее спины, спустились на талию и притянули Эмму еще ближе. Она запрокинула голову, чуть не ударившись о шкаф, его губы обожгли ей ключицу. Его кожа горела огнем. Эмма вдруг поняла, почему страсть сравнивали с пожаром: ей казалось, что их объяло пламя и они пылали, как сухие холмы Малибу, готовые превратиться в пепел и навеки смешаться друг с другом.

– Скажи мне, что любишь меня, Эмма, – прошептал он, прижимаясь губами к ее шее. – Даже если ты этого не чувствуешь.

Эмма ахнула. Разве он не понимал, разве не видел…

В студии послышались шаги.

– Джулиан? – раздался за дверью голос Ливви. – Джулс, ты где?

Эмма и Джулиан в панике отпрянули друг от друга. Их волосы были спутаны, губы опухли от поцелуев, они оба тяжело дышали. Эмма даже представить себе не могла, как им объяснить, зачем они заперлись в личной комнате Джулиана.

– Джу-у-улс! – прокричала Ливви. – Мы в библиотеке, Тай послал меня за тобой… – Ливви замолчала, видимо осматриваясь по сторонам. – Нет, правда, Джулс, ты где?

Дверная ручка повернулась.

Джулиан застыл на месте. Ручка дернулась снова, дверь задрожала.

Эмма похолодела.

Послышался вздох. Ручка перестала вращаться. Шаги удалились от них, после чего дверь студии захлопнулась.

Эмма посмотрела на Джулиана. Казалось, ее кровь замерзла в жилах, а потом вдруг оттаяла. Она пульсировала в венах, как родник по весне.

– Все хорошо, – выдохнула Эмма.