Леди Полночь

Эмма посмотрела на Джулиана.

– На карты?

Джулиан залился краской.

– Портреты, – объяснил он. – Я нарисовал их как Таро, в духе колоды Райдера-Уэйта.

– Карты Таро? – переспросила Эмма.

Джулс потянулся к папке со своими работами. Сумеречные охотники обычно не желали иметь дела с хиромантией, астрологией, хрустальными шарами и картами Таро. Все эти магические атрибуты простецов не были под запретом, но ассоциировались с подозрительными типами вроде Джонни Грача, обитавшими на задворках мира магии.

– Я их немного изменил, – сказал Джулиан и открыл папку.

Внутри оказалась целая стопка бумаг, и на каждой – цветная иллюстрация. Вот Ливви стояла с саблей в руке, и ветер трепал ее волосы, но вместо ее имени внизу было подписано: «Защитник». Рисунки Джулиана, как обычно, обращались прямо к сердцу Эммы, и ей казалось, будто она знает, что чувствовал Джулиан, пока создавал их. Глядя на портрет Ливви, Эмма ощутила восхищение, любовь, даже страх потери – Джулиан никогда бы не признался в этом, но Эмма подозревала, что взросление Ливви и Тая втайне ужасает его.

На руке у Тиберия сидела бабочка «мертвая голова». Голова Тая была опущена, его красивое лицо скрыто от зрителя. При взгляде на эту карту Эмма ощутила неистовую любовь и увидела блестящий ум и уязвимость, тесно переплетенные друг с другом. Под портретом значилось: «Гений».

Еще была карта «Мечтатель» – Дрю с книжкой в руках – и карта «Невинность», на которой был изображен одетый в пижаму Тавви, сонно опустивший голову на руку. Цвета на портретах были теплыми, приятными и очень нежными.

А еще – Марк. Руки скрещены на груди, волосы светлые, как солома. Футболка, на которой нарисованы расправленные крылья, и на каждом крыле – по глазу: один золотой, другой синий. Вокруг его щиколотки обвивалась веревка, конец которой уходил за рамку.

«Узник», – значилось внизу.

Эмма наклонилась, чтобы лучше рассмотреть рисунок, и слегка соприкоснулась плечом с Джулианом. Как и все картины Джулса, эта карта словно говорила с ней на молчаливом языке: потеря, говорила она, и печаль, и невосполнимые годы.

– Ты нарисовал их в Англии? – спросила Эмма.

– Да. Я хотел создать целую колоду. – Он откинул спутанные темные волосы с лица. – Наверное, нужно изменить подпись на карте Марка. Он ведь теперь свободен.

– Если, конечно, он останется на свободе, – ответила Эмма.

Отложив портрет Марка, она увидела карту Хелен. Хелен стояла среди льдов, ее светлые волосы были скрыты под вязаной шапкой. «Изгнанник», – было написано под рамкой. На следующей карте – «Преданность» – обнаружился портрет ее жены Алины, темные волосы которой облаком взметнулись над головой. У нее на пальце сверкало кольцо Блэкторнов.

Последним в папке лежал портрет Артура, сидящего за столом. По полу вилась кроваво-красная лента. Названия не было.

Джулиан собрал рисунки и закрыл папку.

– Они еще не закончены, – сказал он.

– А у меня будет карта? – хитро поинтересовалась Эмма. – Или здесь только Блэкторны?

– Почему ты не рисуешь Эмму? – спросил Тавви, посмотрев на брата. – Ты никогда ее не рисуешь.

Эмма заметила, как Джулиан напрягся. Он вообще редко рисовал людей, а Эмму и впрямь не рисовал уже много лет. В последний раз он нарисовал ее на семейном портрете на свадьбе Алины и Хелен.

– Все хорошо? – тихо, чтобы не услышал Тавви, шепнула она.

Джулс тяжело вздохнул, открыл глаза и разжал кулаки. Их с Эммой взгляды встретились, и нараставшее внутри нее раздражение мгновенно пропало. Джулиан смотрел на нее прямо, открыто, честно.

– Прости, – сказал он. – Просто мне всегда казалось, что, когда он… когда Марк вернется, он поможет. Что он все возьмет на себя. Что мне станет легче. Я и предположить не мог, что мне придется заботиться и о нем.

Эмма вспомнила те жуткие дни, недели, месяцы, когда Марка только забрали, а Хелен отправили в ссылку, и Джулиан с криком просыпался среди ночи и звал старшего брата, звал сестру, которых не было и больше уже никогда не будет рядом. Она вспомнила, как он боялся. От страха ему приходилось бегать в ванную, где его рвало. Она сидела с ним ночи напролет на холодном плиточном полу, а он дрожал, словно в лихорадке.

«Я не могу, – говорил он. – Не могу один. Я не могу заботиться о них в одиночку. Мне не воспитать четверых детей».

Внутри Эммы снова зародился гнев, но на этот раз он был направлен уже на Марка.

– Джулс? – встревоженно спросил Тавви.

Джулиан провел рукой по лицу – он всегда делал так в минуты волнения, как будто снимая старый холст с мольберта, – и страх исчез из его глаз.

– Я здесь, – сказал он и подошел к брату. Сонный Тавви положил руку ему на плечо, и Джулс подхватил его на руки, размазав краску с волос малыша себе по футболке. Впрочем, Джулсу было все равно. Он положил подбородок на макушку Тавви и посмотрел на Эмму.

– Забудь, – бросил он. – Я унесу его в кровать. Тебе, пожалуй, тоже не помешает поспать.

Но кровь Эммы бурлила от гнева. Нельзя обижать Джулиана. Никому. Даже его обожаемому брату, которого так всем не хватало.

– Ага, – кивнула она. – Но сперва мне нужно кое-что сделать.

Джулиан встревожился.

– Эмма, даже не пытайся…