Леди-убийцы. Их ужасающие преступления и шокирующие приговоры

Париж второй половины XVII века буквально сочился ядом, страхом перед ядом и, как следствие, страхом перед женщинами-прорицательницами, что промышляли мышьяком, заклинаниями и абортами, и богатыми молодыми женщинами, которые частенько их посещали. Двор «короля-солнца» погрузился в такую паранойю, что, если у кого-то начинал болеть живот, человек сразу же впадал в панику, уверенный, будто кто-то пытается его прикончить. Крупные достижения в фармакологии в сочетании со вполне реальным ужасом перед черной магией способствовали созданию идеальной атмосферы для кампании по охоте на ведьм, которая сегодня известна как «дело о ядах». Многие из обвиняемых были женщинами.

«Как могут… те, что так чувствительны к несчастьям других… совершить столь тяжкое преступление? – писал ошеломленный обозреватель, которого повергло в шок количество женщин-отравительниц, наводнивших городские тюрьмы. – Они чудовища. Их нельзя ставить в один ряд с другими, скорее можно сравнить с самыми гнусными мужчинами».

Разумеется, мысль о том, что отравительницы больше походили на мужчин, чем на женщин, могла странным образом успокаивать. Вот только в действительности все обстояло иначе. Эти «чудовища» были французскими дворянками. Они часами наводили красоту; ходили на балы; пили ледяное шампанское, столь милое сердцу короля. А началась эта роковая история с миниатюрной дерзкой маркизы по имени Мари-Мадлен.

Ла Бренвилье

Мари-Мадлен д'Обрэ родилась в 1630 году в семье парижского лейтенанта на гражданской службе (должность весьма влиятельная и хлебная). У нее были двое младших братьев и маленькая сестра, которая, судя по всему, была не такой крутой, как сама Мари-Мадлен: девушка ушла в монастырь, а Мари… Мари была из таких дерзких, привлекательных и горячих девчонок, понимаете? Горделивая, чувственная, вспыльчивая. С огромными голубыми глазами, каштановыми волосами и «невысокой, но чрезвычайно складной» фигуркой. А еще Мари была умна. Один историк, изучавший ее письма, отмечал: она писала исключительно грамотно, «что в те времена было редкостью для женщины», да и почерк был «исключительный – четкий и твердый, будто мужской».

Однако это не единственное свидетельство, что Мари была развита не по летам. Десятилетиями позже она будет утверждать, что потеряла девственность в возрасте семи лет с пятилетним братом. Впоследствии она опровергла это заявление. Однако слухи добрались до парижских сплетников, лишь усилив ореол запретного эротизма, окружавший Мари на протяжении большей части ее жизни.

В молодости она вступила в круг высшего парижского общества, тесно связанный с безнравственным двором Людовика XIV и отличавшийся невероятным свободомыслием.

Это фантастический мир «совершенной бессердечности и полного отсутствия моральных устоев», мир строящих козни скучающих аристократов, которые днями и ночами играли в карты, пускали друг о друге гадкие сплетни, бесстыдно вмешивались в политику, распивали ледяное шампанское бокал за бокалом и замышляли крах своих врагов.

Несмотря на разврат, пронизывавший весь королевский двор подобно кровеносным сосудам, в парижском обществе существовало мнение, будто аристократы попросту лучше других людей. Дворяне были убеждены: богатство и власть напрямую коррелируют с добротой, аристократизм придает их характеру некоторое благородство.

Несколько десятилетий спустя адвокат Мари будет утверждать: она не могла совершить никаких преступлений в связи с «преимуществами ее статуса, рода и богатства».

Аристократы могут быть несколько озорными (ночи без сна! любовники! карты и снова карты!), но не преступниками. Это просто немыслимо.

В двадцать один год Мари еще больше закрепилась в высшем обществе, выйдя замуж за богача Антуана Гобелена, который сделал состояние на производстве красителей – ужасно популярной в то время индустрии.

Деньги Гобелена вкупе с приданым Мари сделали супругов весьма преуспевающей парой с солидным весом в обществе. Им они успешно пользовались. Более того, Гобелен владел землями под названием Брунвилье, которым в итоге был присвоен статус маркизата. Маленькое изменение в орфографии, и Мари превратилась в маркизу де Бренвилье – или просто «ла Бренвилье», как ее называли в письмах парижские сплетники.