Леди-убийцы. Их ужасающие преступления и шокирующие приговоры

Все это было совершенно не похоже на привычную жизнь в деревенской общине. Чтобы определить уровень их интеллектуальных способностей, женщин заставляли проходить тесты, в которых использовались маркеры среднеклассовой жизни. Им задавали вопросы о налогообложении, национальных праздниках и армии. Психиатр, обследовавший женщин, заключил, что все убийства были так или иначе связаны с сексом: убийцы были либо фригидными, либо распущенными, а их якобы извращенные сексуальные желания «проистекали из деревенских мистерий и неадекватного образа жизни, искалечившего психику обвиняемых и спровоцировавшего непредсказуемость их поведения».

Две женщины, униженные и растерянные, привязали косынки к решеткам тюремных окон и повесились. Пресса сочла этот жест за признание вины.

Нигилизм

Жительницы Надьрева никогда не думали, что до этого дойдет.

Да, конечно, они убивали людей, но многие даже не считали содеянное убийством. С их точки зрения, убийство подразумевало кровь, сопротивление, физическую силу. Они же просто усыпляли людей. «Мы не убийцы, – заявили они в суде. – Мы не резали и не топили мужей. Они просто умерли от яда. Для них это была легкая смерть. Не было никакого убийства».

Возможно, эти женщины считали отравление «легкой смертью», поскольку их чувствительность к умиранию притупилась. Они своими глазами видели, сколь тяжелой бывает жизнь. Они видели, как люди уходили на войну, а затем возвращались физически и психически искалеченными; как не хватало еды; как дети умирали как мухи, вне зависимости от того, хотели их убить или нет. (В 1930-х годах почти треть всех крестьянских детей в Венгрии погибала, не достигнув школьного возраста.) Возможно, они убеждали себя, будто просто ускоряют естественный ход развития событий, в результате которого в любом случае лишились бы раненых мужей, враждебно настроенных родственников и горланящих детей.

В газете «Пешти Напло» обсуждалось «странное сочетание причин», приведшее к столь фамильярным отношениям со смертью и готовности ее причинить. «Да, это деньги; да, это алчное желание заполучить участок земли; да, это любовь и ненависть, – утверждалось в статье. – Но был в этом замешан и культурный нигилизм, жизнь наравне с животными, примитивность душ».

Культурный нигилизм? Определенно да. А что насчет жизни наравне с животными? Или примитивности душ?

Эти убийства порождены самыми что ни на есть человеческими эмоциями – конечно, неприятными, уродливыми и все равно человеческими, вроде отчаяния, похоти, гнева, раздражения.

Женщины убивали, чтобы снизить степень отчаяния и добиться для себя лучшей участи. В одних случаях для этого нужно было что-то получить (деньги, землю, нового любовника), в других – от чего-то избавиться (мужа, сына, родителя). «Если их мужчины были жестоки, – говорилось в «Нью-Йорк Таймс», – эти женщины, судя по всему, отличаются стойкостью и живостью своих страстей. Средний возраст тех, кто уже пошел под суд, выше 55 лет, однако похоть сыграла даже более важную роль в их преступлениях, чем жадность». Данный заключительный пассаж не совсем соответствовал действительности, зато отлично подогревал интерес к чтению газеты.

Тот факт, что женщины столь явно – столь по-человечески – хотели для себя лучшей жизни, был попросту неприятен куда более преуспевающим в жизни наблюдателям. Последние убеждали себя в том, что женщины Надьрева просто были… старомодны. Иными словами, в их-то кругах все вполне способны отличить добро от зла, но подобные взгляды еще не успели добраться до Надьрева. В действительности же обстановка в Надьреве была не чем иным, как побочным продуктом окружающего мира, – и сторона защиты довольно быстро ухватилась за эту истину. Она не оправдывала убийц. Однако и зверей из этих женщин не делала.

Похоронный плач

К концу года были допрошены сотни людей, вскрыто более пятидесяти могил, в сорока эксгумированных телах обнаружили мышьяк, а власти готовы были предъявить обвинения тридцати четырем женщинам и одному мужчине. Взбешенная публика наводнила зал суда, надеясь взглянуть на этих маньяков, а если им особенно не нравился кто-то из подсудимых, начинали свистеть, улюлюкать и с громкими воплями требовать вынесения самых суровых приговоров.

Учитывая столь страшную ненависть, в лучших интересах надьревских женщин было бы предстать в образе скромных, простых и добродетельных бабушек. Их единственный шанс на помилование – создать образ добрых деревенских жительниц, которые либо были ни в чем не повинны, либо действовали в порядке самозащиты.

Но судебный процесс расколол сестринство отравительниц на части. Обвиняемые давали показания друг против друга; друзья и родственники покойных мужчин давали показания против обвиняемых; некоторые из жителей деревни даже обличали членов собственной семьи.