На следующий день Мэдди сказалась больной. Испытательный срок закончился, и у нее было такое право. Она не знала, что будет, если в редакции раскроют обман, но не боялась. Никто больше из «Стар» не станет торчать на Очентороли-Террас, наблюдая, как мистер Шервуд уходит на работу.
Она сидела на скамейке на автобусной остановке на той стороне Очентороли-Террас, где парк, чувствуя на своих плечах тепло солнца и удивляясь, что шестьдесят с чем-то лет тому назад на этой самой улице училась ее мать и что семья Милтона жила недалеко отсюда до смерти его отца в 1964 году. Есть только одна бесспорная вещь – течение времени.
Вскоре после восьми тридцати из дома вышел мистер Шервуд. Мэдди запаниковала – а если он направится именно к этой автобусной остановке? Она должна была это предусмотреть.
К счастью, он пошел на запад. На нем была какая-то униформа, зеленый комбинезон. Заправщика? Уборщика? Она понятия не имела, что у него за работа.
Даже теперь, когда мистер Шервуд вышел из дома, Мэдди все равно не хотела стучать в дверь. Там наверняка находятся дети, те самые мальчики, и, возможно, сестра и братья Клео.
Лето скоро закончится. Прошло почти восемь месяцев с тех пор, как она ушла от Милтона, но развод едва продвинулся. Она думала, что он смирится с тем, что конец брака неизбежен, когда она нашла эту работу и, по всей видимости, перестала нуждаться в его деньгах. Вот только ей все-таки нужны его деньги. Она не может вечно жить, кое-как сводя концы с концами. Сколько времени это будет тянуться? Тянуться, как этот летний день, пока она ждет, чтобы миссис Шервуд вышла из квартиры.
Она не ошиблась. Перед самым обедом миссис Шервуд вышла и двинулась на юг. Мэдди подождала, чтобы та прошла квартал, затем пошла за ней, остановившись только перед входом в продуктовый магазин. Когда женщина вышла, неся полную сумку, Мэдди поджидала ее.
– Помочь донести? – спросила она. Знала, что негритянка ответит отказом, но любезность не помешает.
– Не надо, – ответила миссис Шервуд, переложив сумку в другую руку и уставившись в тротуар.
Мэдди пошла рядом с ней.
– Юнетта была с вами откровенна?
– Не очень понимаю, о чем вы. – Она по-прежнему смотрела вниз, как будто боялась наступить на трещину.
– Говорила вам, что влюбилась? Рассказывала о нем?
– О каком из них? Моя дочь влюблялась не раз, мэм. Те два мальчика, мои внуки, – это тоже была любовь.
– Стало быть, она опять влюбилась. Говорила о нем?
– Нет, со мной не говорила.
– Но вы наверняка знали. Что у нее были отношения с Изикиелом Тэйлором. Мать знает всегда.
Мэдди сама не верила ни единому своему слову. Ее мать ничего не подозревала о связи с Алланом-старшим. Если бы узнала, то семья отыскала бы что-нибудь вроде монастыря и поместила туда Мэдди под замок.
– Я не дура, миссис Шварц. Знаю, что общего между всей этой одеждой.
А вот Мэдди не знает. Значит ли это, что она дура?
– То, что ее дарил он?
– То, что вся она была ей впору, хотя на их этикетках разные размеры. Вещи сидели как влитые.
Мэдди вспомнила фигуру женщины, которую видела за кружевной занавеской. Женщина хотела, чтобы она ушла. Она высокого роста, не толстая, но шире, чем тоненькая Клео. Неужели Тэйлор крал вещи у жены и отдавал перешить, чтобы они стали впору Клео?
– У них были серьезные отношения?
– Он женат. Насколько серьезными они могли быть?
– А что об этом думаете вы сами?
– Моя дочь мертва. Вот что серьезно. Серьезнее не бывает.