Ледяная трилогия

— Зараза… — Ботвин подбежал. Грязной рукой протянул стетоскоп.

Нейландс сунул концы в уши. Прижал стетоскоп к фиолетовой грудине.

Оба замерли. Далеко пролетал самолет. Перекликались птицы. Солнце зашло за тучу.

В груди у Николаевой хоркало. Слабо. Равномерно.

— Ди… ро… аро… ара… — зашептал Нейландс.

— Не горячись! — выдохнул Ботвин.

— Ди… ди… ар. Диар. Диар. Диар! — облегченно выдохнул Нейландс. Скинул стетоскоп. Протянул Ботвину.

Тот неловко вставил в уши. Пухлая грязная рука прижала черный кругляшок к грудине.

— Ди… эр… ди… эро… диар. Диар. Диар. Диар.

— Диар! — кивал худощавой головой Нейландс.

— Диар, — улыбнулся Ботвин. Провел выпачканной в земле рукой по лицу. Засмеялся. — Диар!

— Диар! — Нейландс хлопнул его по плечу.

— Диар! — Ботвин ответно стукнул в грудь.

Они обнялись. Покачались. Оттолкнулись друг от друга.

Нейландс стал резать веревки. Ботвин кинул молот в футляр. Снял с себя куртку.

Освободили бесчувственную Николаеву от веревок. И от наручников. Завернули в куртку. Подняли. Понесли к машине.

— Молот не забудь, — сопел Ботвин. Уложили Николаеву на заднее сиденье.

Нейландс захватил футляр с молотом. Кинул в багажник.

Ботвин сел за руль. Завел мотор.

— Погоди. — Нейландс шагнул к березе. Расстегнул брюки. Расставил ноги. Николаева слабо застонала.

— Очнулась. Диар! — улыбнулся Нейландс.

Струя мочи ударила в березовый ствол.

Вор

Николаева проснулась от прикосновения.

Кто-то голый и теплый прижимался к ней.

Она открыла глаза: белый потолок, матовый плафон, край окна за полупрозрачной белой занавеской, курчавые светлые волосы. Запах. «After shave lotion». Мужское ухо с приросшей к щеке мочкой. Мужская щека. Хорошо выбритая.

Николаева зашевелилась. Скосила глаза вниз: край простыни. Под простыней ее голое тело. Громадный синяк на груди. Ее ноги. Смуглое мускулистое мужское тело. Прижимается. Обвивает ее руками. Поворачивает ее на бок. С силой прижимается своей грудью к ее груди.

— Послушайте… — хрипло произнесла она. — Я не люблю, когда так делают…

И вдруг оцепенела. Тело ее содрогнулось. Глаза полуприкрылись. Закатились по веки. Мужчина тоже замер. Вздрогнул, дернул головой. И оцепенел, прижавшись.

Прошло 37 минут.

Рот мужчины открылся. Из него раздался слабый хриплый стон. Мужчина пошевелился. Разжал руки. Повернулся. Скатился с кровати на пол. Бессильно вытянулся. Всхлипнул. Тяжело задышал.

Николаева вздрогнула. Засучила ногами. Села. Вскрикнула. Прижала руки к груди. Открыла глаза. Лицо ее было пунцовым. Из открытого рта вытекла слюна. Николаева всхлипнула и заплакала. Плечи ее вздрагивали. Ноги ерзали на простыне.

Мужчина со стоном выдохнул. Сел. Посмотрел на Николаеву.

Она плакала, бессильно вздрагивая.

— Хочешь соку? — тихо спросил мужчина.

Она не ответила. Испуганно взглянула на него.

Мужчина встал: 34 года, стройный мускулистый блондин, лицо тонкое, красивое, чувственное, большие голубые глаза.

Он обошел кровать. Взял с тумбочки бутылку минеральной воды. Открыл. Стал наливать в стакан.

Николаева смотрела на него: смугловатое тело, золотистые волосы на ногах и груди.

Мужчина поймал ее взгляд. Улыбнулся:

— Здравствуй, Диар.

Она молчала. Он отпил из стакана. Она разлепила пунцовые, налившиеся кровью губы:

— Пить…

Он сел к ней на кровать. Обнял. Приставил стакан к ее губам. Она стала жадно пить. Зубы стучали о стекло.

Выпила все. Со стоном выдохнула:

— Еще.

Он встал. Наполнил стакан до краев. Поднес ей. Она залпом осушила стакан.

— Диар… — Он провел рукой по ее волосам.

— Я … Аля, — произнесла она. Вытерла слезы простыней.

— Ты Аля для обычных людей. А для проснувшихся ты Диар.

— Диар?

— Диар, — тепло смотрел он.

Она вдруг закашляла. Схватилась за грудь.

— Осторожней. — Он держал ее за потные плечи.

— Ой… больно… — застонала она.

Мужчина вынул из тумбочки полотенце. Положил ей на плечи. Стал осторожно вытирать ее. Она посмотрела на свой кровоподтек, захныкала:

— Ой… ну… зачем же так….

— Это пройдет. Просто синяк. Но кость цела.

— Господи… а это… что ты делал-то такое… господи… ну на хуя же так? А? На хуя же так вот делать? — Она затрясла головой. Поджала колени к подбородку.

Он обнял ее за плечи:

— Я Вор.

— Чего? — непонимающе смотрела она. — В законе?

— Ты не поняла, Диар. Я не вор, а Вор.

— Обычный?

— Нет, — засмеялся он. — Вэ, о, эр — три буквы. Это мое имя. Воровством я никогда не занимался.

— Да? — Она рассеянно осмотрелась. — Это что? Гостиница?

— Не совсем. — Он прижался к ее спине. — Что-то вроде санатория.

— Для кого?

— Для братьев. И сестер.

— Для каких?

— Для таких, как ты.

— Как я? — Она вытерла губы о колени. — Значит, я — сестра?

— Сестра.

— Чья?

— Моя.

— Твоя? — Губы ее задрожали, искривились.

— Моя. И не только моя. У тебя теперь много братьев.

— Бра… тьев? — всхлипнула она. Схватила его руку. И вдруг закричала в голос — надрывно и протяжно. Крик перешел в рыдание.

Он обнял ее, прижал к себе. Николаева рыдала, уткнувшись в его мускулистую грудь. Он стал укачивать ее, как ребенка:

— Все хорошо.

— Зачем… еще… зачем… оооо! — рыдала она.

— Все, все теперь у тебя будет хорошо.

— Оооо!!! Как это… ой, что ж ты наделал-то… господи…

Постепенно она успокоилась.