Ледяная трилогия

— Видите ли, мисс Дробот, когда человека убивают, а потом сжигают, от него все равно что-то остается. Пепел, например. И не только. Что-то посущественней пепла. Покидая наш мир не по своей воле, человек образует в нем дыру. Потому что его вырывают отсюда насильственно, как зуб. Это закон метафизики жизни. А дыра — заметная вещь, досточтимая мисс Дробот. Ее видно. Она долго зарастает. И ее чувствуют другие люди. Если же человек продолжает жить, он никакой дыры не оставляет. Поэтому спрятать человека гораздо проще и выгодней. С метафизической точки зрения, конечно.

Ольга задумалась. И поняла.

— Убивали пустышек, как они нас называют, только в России. В сталинское время, когда был Большой террор, и позже, когда террор был Маленький. Там Братство не опасалось за метафизические дыры после смерти отдельных личностей.

— Почему?

— Потому что Россия — это единая метафизическая дыра.

— Правда? Когда я там жила, я ее не заметила.

— И слава Богу!

— Почему?

— Если б вы ее заметили, мисс Дробот, у вас было бы совсем другое выражение лица. И поверьте, я не пригласил бы вас присесть за мой стол.

Ольга внимательно посмотрела на него. Рассмеялась и хлопнула в ладоши. Старик довольно захихикал.

— Ешьте, ешьте, мисс Дробот. Впереди долгая ночь.

Ольга принялась есть. Старик взял свою порцию желе и поставил на Ольгин поднос:

— И не спорьте!

Его рука и желе дрожали в такт.

— Danke, Herr Wolf, — сказала Ольга.

— О, пожалюйста! — произнес старик по-русски и рассмеялся, клацая челюстями.

Не торопясь Ольга съела половину своего обеда. Вытерла губы бумажной салфеткой и бросила ее в недоеденный суп.

— Осмелюсь спросить, кто вы по профессии, мисс Дробот?

— Менеджер. А вы? Ах, да… извините.

— Ваш вопрос вполне корректен. За время моего тюремного романа с Братством я сидел в семи местах. В четырех из них были очень приличные библиотеки. Благодаря им я освоил три профессии: переводчика с английского (я перевел для себя лично три романа Диккенса), картографа и — не поверите, мисс Дробот, — морского навигатора, то бишь лоцмана.

— Cool!

— Круто! Люблю это американское слово.

Старик тоже завершил свою трапезу.

— Скажите, а нас могут выпустить отсюда? Когда-нибудь? — спросила Ольга.

— Зачем? — Бесцветные брови старика изогнулись, желтые морщины побежали по большому лбу.

— Нас… не выпустят?

— Мисс Дробот, вы слишком молоды. Поэтому задаете такие вопросы.

Ольга подавленно замолчала.

— Успокойтесь. И перестаньте тешить себя иллюзиями. Наша с вами жизнь теперь делится на две части: первую и вторую. И от этого нам никуда не деться. Поэтому нужно постараться, чтобы вторая часть стала интересней первой. Это трудно. Но вполне возможно. У меня, например, это получилось. Да и, согласитесь, Братство сильно помогает нам в этом. Местные условия несравнимы с обычными тюрьмами. При всей беспощадности братья Света по отношению к нам, пустышкам, чрезвычайно гуманны. Они хорошо знают слабости и нужды мясных машин.

— Мясных машин? Это кто?

— Это мы с вами. — Старик приподнялся, взял свой поднос. — Так что выше голову, мисс Дробот.

Улыбнувшись, он побрел к окну приема использованной посуды. Поднос сильно трясся в его руках. Ольга осталась сидеть за столом. Слова старика заставили ее оцепенеть.

«Две жизни. До и после… — думала она, вращая пустой стакан с потеками апельсинового сока. — И что, теперь — навсегда? Шкуры скоблить? И ждать отбоя? На лоцмана учиться… Бред! Нет, это невозможно! Ни за что! Я лучше повешусь в туалете. А чего, после отбоя… Не пойду во „вратарскую“. Родителей они угробили, Дэвид оказался козлом… Что меня держит? Ребенка не смогла родить. Дважды… Для чего живу? Для кого? Для попугая Фимы? Здесь и вообще — что меня держит? Чего терять? Лоцман, лоцман, куда теперь нам плыть?.. Baby, саn you find twice the way to fucking paradise? Я тоже не могу найти… Повешусь. Сегодня же. Ночью. Сто пудов, как говорит Петр…»

Она закрыла глаза.

Знакомая большая рука коснулась ее спины.

— Бьорн! — произнесла она, не открывая глаз.

— Почему русские так быстро моются и едят? — Бьорн навис над Ольгой колокольней, пахнущей дешевым шампунем и чистым бельем.

— Я вообще-то еврейка. — Ольга открыла глаза.

Лицо Бьорна было довольным. Щеки его порозовели после душа.

«Дико позитивный человек. — Ольга с завистью смотрела на него снизу вверх. — Просто ходячий комплекс полноценности. Здоровое питание в детстве… хорошие молочные продукты у них в Швеции…»

— Просто хотел с тобой пообедать, — честно признался он.

— Скажи, у тебя бывают депрессии? — Ольга встала, взяла свой поднос с остатками еды.

— Иногда бывают. — Он забрал у нее поднос. — Но я умею с ними бороться.

— Научи меня.

— Тут нет баскетбольной площадки. Только хоккейная! — Улыбнувшись ей, Бьорн размашисто зашагал с подносом.

Ольга двинулась следом.

— Интересно, здесь бывали бунты?

— Ты уже спрашивала. Нет, коллективных не было.

— Ты уже говорил… — нервно зевнула она. — Ну что, пошли?

— Мне еще поесть нужно.

Она сжала и разжала кулаки.

— Хочешь, будем вместе сегодня? — спросил он, замерев с подносом у окна приемника.

— Я не против… А в каком углу?

— Можно у нас, в шведском.