Читаем Ледяное сердце полностью

– Замолчали все, – хоть иногда директор поступал разумно.


– Я ничего не сделала. Волосы в порядке, в носу и губе пирсинга нет, серёжки с ушей не сниму, хоть убейте.


– Я не по этому поводу, но это тоже хорошо, что ты на человека начала походить, и будешь заглядывать ко мне не каждый месяц.


– А? А что тогда я успела сделать?


– Плакат нужен.


– А я тут при чём?!


– Так, напомню, ты пришла с ярко-зелёными волосами, тебя отправили ко мне, и у нас был договор, что, если ты хочешь «выделяться», то будешь помогать школе.



Был у меня такой косяк. Захотелось тогда мне зелёных волос, чёрт, где находились мои мозги? Нет, просто перекраситься, так мне повыёживаться нужно.



– Когда?


– Завтра утром.


– Издеваетесь?! Когда я по-вашему его рисовать буду?!


– Можешь начинать сейчас в учительской. Там всё готово. Краски, карандаши, ватман. В общем, это не обсуждается.


– Но Павел Петрович!


– Серебрякова, всё, встала и пошла.



Чёрт, как бывшего военного можно было сделать директором?! Ну и что, что у него педагогическое образование?


В итоге, в учительской было всё готово. Я включила музыку, и пофиг мне на то, что кто-то начал стучать в стену, сами виноваты, и начала рисовать плакат к пятидесятилетию школы. Чёрт, вот почему я?!



Вылезла я из школы только в половину девятого. Если делать, то качественно и красиво, даже если все считают иначе. Дорога домой ночью – это дурдом. Я стояла на светофоре и ждала зелёного света, как услышала смех Тохи. Они шли огромной компанией, а я не успела включить музыку. Стоило отвлечься всего на минуту, но эта минута оказалась вечностью. Увидела яркий свет, скрежет тормозов и чей-то крик, был ли он мой, не знаю. Дальше всё было, как в тумане, а после тумана наступила темнота.





Глава 2






Я была в сознании, кажется. Нет, я точно была в сознании. Слышала вой сирен, скрежет тормозов, чувствовала, как меня резко рванули на себя, чьи-то руки на своей талии, и кто-то прижимает меня к себе. Но веки отказывались подниматься, а тьма не хотела отпускать. Тело не слушалось, я не могли ничем пошевелить, но всё слышала и чувствовала. Слышала голоса, которые звали меня, но они были слишком далеко.





– Серебрякова, твою мать, если ты не очнёшься сейчас же, я тебя сам убью.





Я почувствовала знакомый противный одеколон, услышала привычный голос, который всё время на меня кричит. И если остальные голоса были где-то далеко, то этот я слышала отчётливо, возле самого уха.





– Стас, не обязательно орать мне в ухо. Я и так всё слышу.





Я это почти прошептала, но меня услышали. С сотой попытки веки поднялись, и увидела, что мы стоим на том же месте. Постепенно я вернула контроль над телом и, как только смогла пошевелиться и отчётливо говорить, освободилась от цепких ручонок и сказала:





– Я сто раз просила тебя перестать брызгаться этой гадостью. Задохнуться можно. Как тебя только люди терпят с таким ароматом? – ответом мне был смех, немного нервный, немного весёлый, в нём было смешано многое.



– Значит с тобой всё нормально. Раз ты сразу начала язвить и издеваться.



– Придурок. Что произошло? – парень умолк и серьёзно на меня посмотрел. Я даже немного испугалась такого гневного и укоризненного взгляда. Он очень редко так смотрел на меня, а когда смотрел, это означало, что сейчас меня ждёт очень долгая лекция по поводу моего поведения.



– Ты где была? В это время ты уже дома книги читаешь.



– Может я погулять решила, в твою тупую голову это не пришло?!





Он посмотрел на меня насмешливым взглядов. Как бы говоря: «Серьёзно? Ты?».





– Вот не надо на меня так смотреть. Не всю же мне жизнь сидеть дома, в четырёх стенах. Или ты на это и надеешься? – он не ответил, только стоял и смотрел на меня. Неужели они действительно думают, что я всю жизнь буду сидеть дома? Хотя это очень даже возможно.



– Плакат она рисовала. Директор заставил. Давайте быстрее, а то я напиться хочу в честь дня рождения друга, – голос Андрея донесся откуда-то сбоку. Я повернула голову и увидела его с Антоном.



– Сволочь ты, Андрюшка, сдал меня.



– Ой-ой. Что, обиделась?





Я проигнорировала его ответ. А Стас был прав, ведь действительно в это время я уже дома смотрю сериалы, делаю уроки или читаю. Чего я вообще начала нести какую-то фигню? Надо признать, что всю жизнь буду жить с бабушкой и дедушкой в четырёх стенах. За весь день я очень устала, и очень хотелось домой, поэтому развернулась и хотела уйти, но меня, грубо схватив за воротник рубашки, остановили.





– Эй, порвёшь ведь рубашку. Она новая вообще-то.



– С нами пойдёшь в клуб.





Чего?! Стас совсем обнаглел там, что ли?





– Я не хожу в клубы. Особенно, если ты владелец. Отцепись от меня!





Я попыталась высвободиться от железной хватки, но с моим ростом и силами это были лишь жалкие попытки. Особенно со Стасом. Из-за моего роста все, кто выше ста шестидесяти пяти, для меня «шкафы», а если они ещё и накаченные, то можно даже не стараться что-либо сделать, а Стасик был именно таким двадцатишестилетним накаченным "шкафом".





– Кать, ты опять приключений на свою задницу нашла?





Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века