Ледяное сердце

От его голоса завибрировал хрусталь бокалов, а затем в комнате снова повисла тишина, прерываемая только воркованьем голубей. Да ещё было слышно, как Эйгер налил себе вина и выпил.

Он злился.

Это Кайя ощущала особенно сильно. Но что такого она сделала? Ведь он злился на её не за побег, не за то, что она его обманула, и не за то, что едва не погибла, он злился на что-то другое. Но на что — она понять не могла.

— …Нет, ты не больна, маленькая веда. Я не собираюсь тебя учить и уж тем более не собираюсь на тебе жениться, если ты подумала об этом, — он заговорил тихо и устало, держа бокал на весу, — я сделал это по одной причине — я дал твоему отцу слово. Я дал слово верховного джарта, и оно нерушимо, пока я жив. Я пообещал ему, что тебя никто не тронет, что ни один волос не упадёт с твоей головы, и ты будешь жива, здорова и невредима до весны, если он сдержит своё обещание. И что я отпущу тебя — сам отвезу за перевал и отдам ему, опять же, если он сдержит своё обещание. И я поклялся этим на Родовом камне, и, как я надеюсь, ты понимаешь — клятву эту нарушить не могу. Так вот, Кайя, ты должна быть жива и здорова до весны, ты не должна пытаться себя убить или покалечить, убежать в мёртвый лес или идти пешком до перевала. И, поверь, я знаю сколь глубока твоя ненависть ко мне и твой страх, а ты догадываешься какие чувства я питаю к твоему отцу и всему человеческому роду, но единственное, что мне от тебя нужно — чтобы ты дожила до весны…

Последние слова он произнёс с паузами, так, словно рассекал мечом воздух.

— …«Белая лента» связала нас, и теперь я буду точно знать, где ты находишься и что делаешь, даже что ты чувствуешь. И ты не сможешь сбежать из замка так, чтобы я об этом не узнал. Более того, ты не сможешь уйти дальше, чем на два кварда от меня — она тебя не пустит. И даже если ты просто начнёшь думать о побеге — я пойму. Не знаю, какой белены ты объелась, когда это сделала, но больше такое не повторится. И уж если ты захочешь умереть, то сделать ты это сможешь только вместе со мной. А если не веришь, то посмотри на свою ладонь — моя сила вылечит любую твою рану, а твоя — мою, потому что мы теперь связаны…

Он, встал, заложил руки за спину и принялся ходить вдоль окон, говорил негромко, но очень серьёзно, и Кайя ощущала, как эти слова важны для него. Эйгер взял паузу и молча мерял шагами комнату, а потом продолжил:

— …Но у этого обряда есть и обратная сторона, Кайя, и ты должна это знать. Я буду чувствовать тебя теперь — твои мысли и желания, а ты мои… А поскольку мы с тобой не находимся в погружении, как во время учёбы, и ты не в беспамятстве, как при болезни, и мы не влюблены, как жених и невеста, желающие друг друга без остатка, то наши… чувства… эмоции… страхи…настроение, могут сильно мешать нам с тобой. Ведь и мою боль ты тоже сможешь чувствовать, а я твою. Так что, если ты не хочешь всего этого ощущать, просто представляй между нами стену. И я буду делать то же самое…

Эйгер обошёл стол, дотрагиваясь мимоходом до ножей, тарелок, бокалов и ваз, взял по пути салфетку и встал напротив. Солнце освещало его фигуру и маску на лице, и Кайя невольно взглянула на его руку в перчатке, но тут же отвела взгляд. Мысль о том, что он будет чувствовать её желания и её мысли была просто ужасной. Эта мысль заставляла щёки пылать и думать всякие глупости, и смущённо глядеть в стол, совсем как послушницу в Обители, которую застали за воровством цукатов из кладовки.

— …С этого дня ты не пленница здесь, ты — моя гостья. Ты можешь ходить по всему замку и делать, что захочешь. Никто тебя не тронет. И я дам тебе всё, что ты попросишь, в разумных пределах, конечно. Но главное, что ты должна делать, это есть. Иначе до весны ты точно не дотянешь. Но, видимо, я не слишком подходящая компания для леди, и не вызываю в дамах аппетит, так что с сегодняшнего дня ты не обязана приходить на завтрак, если только сама этого не захочешь. Айра будет приносить тебе еду в комнату, и никто больше не будет запирать твою дверь. Тебя это устраивает?

Кайя посмотрела на него удивлённо. Это было настолько неожиданно и странно, что она даже не сразу ответила.

— Да мил… джарт Эйгер. Спасибо.

— Или этого мало?

— Нет, мил… джарт Эйгер.

— «Да, милорд! Нет, милорд!». Иного ответа я и не ждал. Приятного аппетита, маленькая веда, — он швырнул на стол салфетку и вышел.

Его гулкие шаги, удаляясь по коридору, отражались эхом ещё некоторое время. А Кайя осталась наедине с огромным столом, уставленным закусками, вином, жареным фазаном и грушами. А ещё с удивлением, которое оставил за собой монолог Эйгера.

И обидой.

Его обидой.

Она его обидела? Чем?

Но чувство это легло на неё, как тень, и как шлейф последовало за ним. Боль, обида, удивление, злость и беспомощность. Он оставил какой-то странный клубок эмоций в комнате. И ей почему-то внезапно захотелось догнать Эйгера и спросить, чем же она его обидела.

Догнать? Ты в своём уме, Кайя?

Но теперь всё в ней раздвоилось, и эти чувства всплывали сами собой, не спрашивая её желания и заставляя хотеть того, что разум не позволял.