Читаем Ледяной клад. Журавли улетают на юг полностью

— Н-да… Интересно, — сказал Цагеридзе. — Как раз почти такой вопрос я только что задавал Лидочке. Думаю, не стоит нам с вами глубже разбираться, что такое шутка. Давайте попробуем разобраться в другом.

И он стал рассказывать о своем недавнем разговоре с женщинами, которых выселяют из «котежа».

— Понимаете, они заявили, что сделать это коменданту приказал я. Но я никому ничего не приказывал, — закончил свой рассказ Цагеридзе, — я даже вообще не видел еще коменданта. Вы не поможете мне понять в этом деле что-нибудь? Как главному лицу. Я подумал, что это сделали вы. Тоже как главное лицо. Так или не так?

— И тянуть кота за хвост было нечего, — раздавливая докуренную папиросу о подошву валенка, ответил Василий Петрович. — Мой приказ. А бабы эти, черт-те что, всегда напутают. Суть не в них. Квартира тебе не нужна, что ли? Как Лопатину? Дело хозяйское. Но квартира, котеж начальника, имей, законная — по генплану. Баб слушать нечего. Лопатин не пользовался по своим причинам. А это вошло в умы. Конечно, выезжать из котежа теперь кому охота! Всюду тесно. А кто виноват? Финансы на жилстроительство нам были полностью спущены. Лимиты. Моя работа. Добился я. Остатки закрыты ввиду неиспользования. Остатки большие. Не развернули фронт работы. Как шло, так и брело. Упор на сплав, правильно — основное производство. Только ни тута ни тама не вышло. А Лопатин — несчастный. Раньше вверху не поняли, в человека не заглянули, а у него давно в сердце — живая рана. Тут еще мороз. Лез к чертям, под лед. Воспаление легких. Вот и сгорел. Парторг наш тоже с инфарктом — в больницу. Спрашиваю: будем далее хозяйство продолжать по-лопатински? Как бог даст?

Цагеридзе слушал бухгалтера молча. Он не понравился ему во время первой, утренней встречи. Еще больше не нравился он теперь, своими циничными и бахвальными рассуждениями, своим резким, жестким голосом и даже своим рыхлым красным лицом с крупной, тяжело отвисающей нижней губой. Хотелось в упор сказать ему: «Да что вы все по сторонам кружите? Вы главное лицо, бухгалтер! За все, что на рейде есть плохого, отвечаете и вы. Даже больше, чем Лопатин, который, по-видимому, в денежных делах не понимал ничего. И не готовьте себе мягкой подстилки — все равно я выдерну ее из-под вас». Но вспоминались укоризненно сказанные Баженовой слова: «Василий Петрович очень честный человек», и Цагеридзе старательно сдерживался.

А Василий Петрович между тем с прежней категоричностью в голосе разъяснил, что решение Цагеридзе отказаться от положенной ему квартиры — и глупое, и смешное, и вредное. Тогда так и пойдет дальше. Надо будет отказаться и от премиальных, и от разъездной лошади, а потом, чего доброго, и от зарплаты. При этом Василий Петрович выразительно посмотрел на левую ногу Цагеридзе.

— Да на кой хрен это все я тебе говорю! — вдруг оборвал он себя. — У меня своя работа. Баланс. За начальника мне теперь ворочать мозгами не надо. Вопросов ко мне более нет никаких?

Было видно, что новый начальник ему тоже не понравился. Цагеридзе это понял и в душе даже обрадовался — это давало свободу, так сказать, к взаимности. Но он спокойно поднялся, приблизился к бухгалтеру и доверительно тронул его за рукав.

— Есть вопрос. Вы тут положение с жильем знаете лучше меня. Если совсем в расчет не брать этот «котеж», где я могу поселиться?

Толстая нижняя губа у Василия Петровича весело приподнялась и вновь упала.

— Кросворт? — спросил он. — Отгадать, которым словом «котеж» заменить можно? Пять буквочек, на «к» начинается… Хитер, начальник! Люблю кросворты. Только нету такого слова. На пять буквочек. Есть короче. И с другой буквочки. Слева направо, справа налево читается одинаково.

— Я вас спрашиваю совершенно серьезно, — сказал Цагеридзе.

— А серьезно — как Лопатин. По тем же адресам. Примут. Не то — пробуй с Баженовой. Лопатин до нее не дошел. Хорошо! Собственный дом, просторно, старуха блины печет. Чем не теща? Либо в барак поселяйся, к парням в общежитие — седьмым на койку. Без скрыпу никакого другого жилья не взять. Нету.

— Понятно. Большое спасибо.

— Могу взять и я. К себе. Пойдут разговоры…

— Спасибо.

— Сообрази. Узел, связь: начальник — бухгалтер.

— Понимаю.

— В том и дело. Но ежели хочешь — могу. А лучше пробуй с Баженовой. Он удалился.

Цагеридзе несколько минут помедлил в раздумье и вышел в приемную. Лида по-прежнему сидела за машинкой, так же старательно выискивала нужные клавиши и ударяла в них отрывисто, коротко, словно боясь обжечь пальцы.

— Лидочка, вот что: вызывать коменданта не нужно. Все прекрасно решилось и без него. Увидите коменданта — передайте: с квартирой Цагеридзе уже устроился. Я буду жить пока здесь, у себя в кабинете. Спать на диване. Доха у меня превосходная. Притом хозяйка дома строгая, шуток не любит, не позволит проспать.

Девушка испуганно подняла голову. Рука у нее упала куда-то совсем не на клавиши, и каретка у машинки свободно и быстро покатилась влево. Тоненько ударил сигнальный звонок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза