Ледяной лес

Новость об окончании карьеры бессменного де Моцерто разлетелась по всему Эдену и тут же стала главной темой разговоров. Смолкли пересуды о конце света, стихли перебранки пасграно и мартино, Республиканская партия народа не ратовала за свои права. А ведь еще вчера город праздновал победу Баэля. Теперь все будто погрузились в траур – на лицах читались тревога и скорбь. Люди обезумели от горя, обвиняя всех вокруг. Одни корили самого Баэля, другие – публику, уверенные, что та недостаточно горячо радовалась победе Антонио, третьи утверждали, что всему причиной скрипка: как только Аврора попала в руки маэстро, он стал совсем другим.

Но вскоре нашлась идеальная мишень для недовольства. Ею оказалась Лиан. Испокон веков считалось, что именно женщина несет погибель мужскому таланту. Стоило объявить о помолвке, и в тот же день дочь уважаемого музыканта превратилась в ведьму, которую возненавидели все.

Я чувствовал себя героем дурацкой комедии, точно как Баэль после конкурса. Людская глупость вызывала смех, но еще больше мне хотелось выть от несправедливости. Лиан ни при чем. Во всем виноват лишь я.

В эти тревожные дни случилось кое-что более страшное: безумный фанатик Баэля убил еще одного человека. Я остолбенел, когда узнал, что погибший – тот самый Фисе Коннор, осквернивший детство Баэля и отнявший его чистоту. Десять лет назад это был известный, уважаемый музыкант, но все изменилось, когда он стал распускать грязные слухи о своем бывшем ученике. Чем больше он пытался опорочить имя Антонио, тем больше людей отворачивалось от него. В конце концов город вычеркнул Фисе Коннора из своей памяти. Как и все, я напрочь забыл о его существовании, пока Баэль не поделился своей болью.

Смерть Коннора выглядела логично, учитывая, сколько гадостей он наговорил про Баэля. Но кое-что не давало мне покоя. Почему его убили не первым? И даже не вторым? Ведь именно он, а не Коллопс был источником лжи. Почему убийца добрался до него так поздно? В голову пришла страшная мысль: фанатику стала известна правда, которую несколько дней назад мне поведал Баэль. Но каким образом? Об этом знали лишь Антонио, я и, возможно, Тристан. Как об этом проведал убийца?

Я попытался унять дрожь. Он слышал наш разговор – другого варианта нет. Если это действительно так, то следующей его жертвой стану я.

Эта мысль не давала мне покоя. Однажды, спустя несколько дней, я проснулся со странным чувством… Поднявшись с кровати, я не медля сел за фортепиано и начал писать на одном из пустых нотных листов. Не ноты – буквы. А если совсем точно – завещание.

Я чуял дыхание смерти за спиной – очень необычное ощущение, – но на сердце было спокойно. Я казался себе стариком, мирно дожидающимся конца, и лишь просил о небольшой отсрочке, чтобы написать несколько слов родным и близким.

В письме я выразил надежду, что дорогие мне люди счастливо проживут свою жизнь и позаботятся о моих любимых инструментах. Свое новое фортепиано я завещал Хюберту: больно было думать о том, что уникальный инструмент будет стоять без дела и собирать пыль. Да мне был и неведом другой способ выразить заботу об Аллене, чье сердце было разбито.

Я поставил точку, сложил листок и убрал его в карман вместе с остро заточенным пером. Если мне суждено умереть, то пусть моя смерть станет подсказкой, где искать убийцу. Его нужно остановить любой ценой, пока не погибли другие люди. Пока он не добрался до Тристана или до Баэля.

Погруженный в свои мысли, я бросил взгляд за окно, и внутри все оборвалось: возле дома кто-то стоял. На мгновение мне показалось, что это посланник смерти пришел за мной. Однако, приглядевшись, я увидел хорошо знакомые рыжие волосы и, распахнув окно, громко позвал:

– Кисэ!

Она засмеялась и стала удаляться, словно приглашая за собой. Не теряя ни секунды, я накинул плащ и выбежал наружу. В этот раз нельзя ее упустить… Ради Тристана, увядающего с каждым днем.

– Кисэ! Подождите!

Но она, даже не обернувшись, бросилась бежать. Девушка двигалась легко и быстро, словно ребенок, угнаться за ней было непросто. Я выбился из сил и все же ни разу не упустил ее из виду. Дорога казалась знакомой. Ну конечно! Всего пару дней назад я проезжал здесь на лошади. Этот путь вел к дому Листов.

Кисэ покрутилась у ворот, легко распахнула створку, а затем по-хозяйски зашла в сад. Я замялся, не зная, следовать ли за ней. После помолвки здесь жили Баэль и Лиан. Возможно, они были дома, и я не хотел их тревожить, поэтому тихо позвал от ворот:

– Кисэ, выходите! Мне нужно с вами поговорить.

Она не ответила. Прохаживаясь по саду, Кисэ вдыхала аромат цветущих роз, затем, опустившись на колени, погладила ладонью траву.

– Вы исчезли, и Тристан сам не свой. Навестите его, пожалуйста. Он так скучает.

Кисэ снова не проронила ни звука. И вдруг, словно заметив что-то интересное, бросилась в глубь сада. Я нервно взглянул на окна и кинулся за ней. Извилистая тропинка привела к заросшему цветнику. Над клумбами хлопотала девушка, пытаясь привести их в порядок и вернуть цветы к жизни.

– Господин Морфе? – удивилась она, увидев меня.