Ледяной лес

Холодный зимний ветер тоскливо завыл, разрывая тишину. Под ногами хрустели обломки клавиш. Сердце сжалось от боли.

– Я думал, что у меня получится играть без остановки, – внезапно сказал Баэль.

– Как ты вообще до такого додумался?

– Я внезапно осознал, – Антонио повернул голову и посмотрел мне в глаза, – что, если не буду играть, он убьет кого-нибудь еще… Убьет близкого мне человека, чтобы услышать мою прощальную мелодию.

Баэль горько усмехнулся.

– У меня остались лишь вы с Тристаном.

Во мне опять поднялась волна гнева. Если бы он сказал такое в любое другое время, я был бы тронут. Но не теперь, когда чуть его не потерял.

– И ты планировал играть, пока не упадешь без чувств? Как последний романтик, хотел умереть ради дорогих тебе людей. Какая чушь! Ты возомнил себя героем прекрасной легенды? Не хочу тебя огорчать, но ни здесь, ни в Ледяном лесу нет ничего романтичного. Все выпачкано в грязи и пороке. Ты должен жить! Слышишь? Ты просто обязан!

Глаза Баэля расширились от удивления, но вскоре его губы насмешливо изогнулись.

– Странно слышать от тебя такие слова… Если мне не изменяет память, ты сам был готов умереть. Но хорошо, больше я не буду так играть.

От его улыбки веяло холодом, а он сам словно исчезал, таял, как призрак. В тревоге я задал единственный волнующий меня вопрос:

– Баэль, что-то случилось? О чем ты думаешь?

Он покачал головой.

– Все в порядке. Мне кажется, что в тех краях, о которых ты говоришь, меня сочтут бездарностью, и не факт, что я смогу найти своего ценителя там…

Наверное, горькая правда лучше, чем сладкая ложь. Но в тот момент, видя его страдания, я выбрал более легкий путь. Я должен был его поддержать.

– Уверен, ты найдешь его, – как можно спокойнее и убедительнее сказал я.

Баэль ухмыльнулся.

– Не поеду.

– Почему?

– Я уже говорил. Путешествия не для меня. Я останусь здесь и вряд ли уеду, пока существует Эден.

Его ответ был крайне неожиданным, но мне стало легче. Хотя Баэль не питал теплых чувств к жителям Эдена, он ведь родился и вырос в этом городе и был сильно к нему привязан.

– Помимо прочего, я больше не хочу исполнять реквиемы. Теперь я буду играть, чтобы спасти дорогих мне людей.

Слова Баэля сильно удивили меня.

– Спасти дорогих людей… Звучит прекрасно…

– Поэтому прошу, не умирай, – внезапно перебил меня Баэль, отводя взгляд.

Наверное, ему было неловко говорить такое. Но я обрадовался тому, что он отвернулся: он не увидел моего смущения. Сердце пульсировало в висках, эмоции били через край.

Баэль рассмеялся и слегка стукнул меня смычком по плечу, а затем спрятал его в футляр вместе с Авророй. Внимательно наблюдая за ним, я вдруг произнес:

– Прости.

Антонио поднял голову, в его глазах отразилось недоумение. Я замялся, но все же решился произнести то, о чем никогда не говорил ему.

– Прости, что не смог стать твоим истинным ценителем.

Баэль смотрел на меня в недоумении. Я опустил голову и пояснил:

– Хочу, чтобы ты знал. Я мечтал им стать.

Слов оказалось недостаточно, чтобы выразить, как сильно я этого хотел.

Баэль молчал. Я не осмеливался взглянуть на него. Нет, я не ждал, что он ответит. Довольно и того, что он не стал смеяться над моей заветной мечтой.

Ветер подхватил пыль из-под моих ног и, словно в танце, закружил ее в воздухе. Я заморгал – песчинки попали в глаза, – а когда наконец-то поднял взгляд на Баэля, он тихо рассмеялся. Так и не сказав того, что хотел, он качнул головой, развернулся и стал удаляться.

Предсказуемая реакция. Но я был доволен.

Глаза перестали слезиться. Песчинки больше не кружили в воздухе.

Глава 13 Мелодия-фантазия «Ледяной лес»

Если повстречаешь бога, спроси:

«Что дал он нам и что забрал?»

Кафе «Мареранс», откуда открывался прекрасный вид на площадь, принадлежало барону Жан-Клоду Ризе, угрюмому мужчине средних лет. Немногие люди его статуса занимались торговлей, но, сколько бы я ни спрашивал у него, почему он решил открыть кафе, Ризе никогда не отвечал, лишь загадочно улыбался. И все же однажды он нехотя признался:

– Я люблю музыку…

Действительно, площадь Монд – лучшее место, если хочешь услышать наполненную жизнью музыку, а не ту холодную и мертвую, которая звучит на сцене Канон-холла.

В самый первый день, когда я оказался в «Мареранс», во мне проснулась глубокая симпатия к молчаливому хозяину кафе. Заваривая чай, он наслаждался музыкой, доносившейся с площади. Но из-за его угрюмого характера мы так и не подружились.

Я никогда не слышал, чтобы он повысил голос, а сегодня, глядя на меня полными страха глазами, он громко произнес:

– Коя, там, на улице!..

До того как мирную атмосферу кафе нарушил его крик, мы с Баэлем разговаривали о Тристане, отогреваясь после нескольких часов, проведенных на площади. Антонио тоже видел, как страдает наш друг, но этой темы мы старались не касаться, поскольку прекрасно понимали, что ничем не сможем помочь.

Я рассказал, каким нашел Тристана в доме погибшего Климта Листа. Внимательно выслушав меня, Баэль сильно нахмурился и осторожно возразил: