Ледяной лес

Я замер. Последнюю часть фразы он произнес практически шепотом, но, как только она достигла моих ушей, я тут же забыл, где нахожусь и что собирался сделать. Всепоглощающая ненависть испарилась. Вместо нее пришли другие, совершенно другие эмоции! Я хотел было что-то возразить, но осекся.

Вдруг нас накрыла тень. Запрокинув головы, мы увидели над собой мерзкое лицо, расплывшееся в улыбке.

– Берегите свою жизнь. Хотя бы ради оракула, которая пожертвовала собой ради вас.

– Что ты имеешь в виду?

Меня не покидало ощущение дежавю. Как будто я уже слышал эти слова, правда, от кого-то другого.

– Граф Киёль подарил Кисэ свое великодушное прощение, – мягко объяснил Дюпре, словно неразумному ребенку.

– Великодушное прощение?

Похожую фразу я тоже уже слышал.

– Граф Киёль поступил точно так же, как король Анакса, после того как пророчица, предназначенная ему судьбой, бросила его ради юнца по имени Тристан. Киёль принес ее в жертву моему Энаду, попросив, чтобы я не трогал вас.

Она принесла себя в жертву… вместо меня. Все так, как говорил Баэль.

– Если бы мы не заключили с ним сделку, я бы убил вас первым. Только посмотрите, на что пошел несчастный демон, чтобы спасти вас, Коя. Ему всегда нравились бесполезные вещи. Наверное, поэтому он и проникся к вам симпатией.

На лице Дюпре странным образом смешались презрение и жалость. Но я, как ни странно, не чувствовал ничего. Ни к Кисэ, погибшей вместо меня, ни к чудовищу, которое жаждало моей смерти, ни к демону, благодаря которому я все еще жив.

Я вспомнил наш последний разговор, как граф восхищался моей чистотой и просил ее сохранить. Он принес Кисэ в жертву дереву, пытаясь защитить меня, но именно от этого моя душа навсегда утратила чистоту. Я горько засмеялся – странным, совершенно чужим голосом.

– Получается, что во всем виноват именно я.

Глаза заволокло пеленой. Удивительно: все чувства во мне словно умерли, но слезы никуда не делись. Ощущая себя последним лицемером, я попытался стереть их, но сил не хватило даже для этого.

Вдруг Баэль как будто отстранился. Приподняв голову, я увидел полное страдания лицо дорогого друга. «Ты должен жить», – разобрал я, но смысл слов почему-то понять не смог.

Баэль поднялся, оставив меня лежать на земле.

– Еще что-то осталось? – с вызовом бросил он Дюпре.

– Прошу прощения?

– Мы уже поняли. Демон и оракул. Великодушное прощение и смерть. О чем-нибудь еще хочешь нам поведать?

Дюпре ничего не ответил, лишь загадочно смотрел на Баэля. «Да, я еще о многом хочу рассказать, попробуйте догадаться о чем», – словно говорил его взгляд, который Антонио проигнорировал.

– Если ты все сказал, то теперь моя очередь задавать вопросы. Чем ты наградил меня за эту проклятую совершенную музыку? Я ведь сыграл, как ты и хотел. Но ты не дал ничего взамен, лишь убил дорогих мне людей.

В уголке губ Дюпре появилась едва заметная ухмылка, а Баэль продолжал гневно кричать:

– Что получил я? Аплодисменты публики? Вот уж спасибо! Для меня эти люди – лишь кучка глухих идиотов, не разбирающихся в музыке. Где мой истинный ценитель? Где тот, кто поймет мою музыку?

Дюпре вдруг громко расхохотался. Антонио немного опешил и все же хотел продолжить поток возмущений. Однако хозяин Ледяного леса остановил его взмахом руки и, чуть отдышавшись, сказал:

– Прошу вас, Отец. Не уподобляйтесь этим идиотам, которых так презираете. Не будьте так слепы. Разве вы не видите? Ваш сын, ваш истинный ценитель стоит сейчас перед вами.

– Как?

Баэль не мог поверить своим ушам. Я чувствовал, что ситуация накаляется, хотя смысла слов пока не улавливал.

– Я здесь, Отец. Тот, кто понимает вашу музыку.

Антонио пристально смотрел на Дюпре, не произнося ни слова. Маэстро казался абсолютно спокойным, но дрожь в руках выдавала его настоящие чувства: ему было страшно.

– Месть, которую вы подарили мне, – воскликнул переписчик. – Каждая нота пронзала мое сердце. Казалось, я умираю от восторга. Язык вашей музыки подарил мне настоящее наслаждение. Я понимаю каждую вашу мелодию и чувствую ее так же, как и вы.

Баэль отступил назад, словно пытаясь защититься.

– Ты лжешь…

Дюпре сократил расстояние и гневно закричал:

– «Я обращаюсь к вам, к тем, кто может слышать вечность, к таким же, как я, потомкам пилигримов, в чьих жилах течет музыка. Если вы слышите меня, я жду вас». Ведь именно это вы сказали с помощью музыки тогда, в Канон-холле, во время своего первого концерта? Я понял каждый звук. И все же, по-вашему, я не тот, кого вы так долго искали?

Баэль глухо застонал, отходя еще дальше. По его испуганному лицу я понял, что Дюпре говорил правду. Я горько усмехнулся.

Антонио, все еще не веря словам Дюпре, забормотал:

– Не может быть… Такого просто не может быть, нет, я отказываюсь верить.

– Вы искали именно меня! Только я смог услышать в потоке вашей музыки презрение, только я разобрал усмешку над глупцами, которые дарили аплодисменты, ничего не осознавая. Только я! Все чувства и эмоции я переживал вместе с вами, слышал одиночество, растворившееся в мелодии. Я понимал, как нужен вам истинный ценитель.