– Вот это вопросик! Слышь, Михалыч, как рубит мужик? В самую точку. Втюрилась Верка в Горецкого, а за что, не пойму. Хотя догадаться можно. Витька работает на укладке, деньгу лопатой гребет, совковой, между прочим, лопатой. Вот ей и обидно, что такие средства без присмотра остаются. Она за каждый гривенник башкой своей кудлатой рискует, а он червонцами швыряется. И правильно делает. Подыхать не обидно будет. Горецкий, между прочим, и есть та причина, по которой муж и жена Жмакины разошлись в прошлом году как в море корабли. Верно, Михалыч? Дело в том, что эта самая Вера на предмет супружеской верности слабинку допустила. И Жмакин, муж ейный, простить не пожелал... Нет, говорит, тебе моего прощения! Да ногой как топнет, да голосом как гаркнет! Тут уж хочешь не хочешь...
– А Большаков? Что он за человек?
– Ничего парень, правда, не из нашей компании. Это Михалыч про него все знает. А вот как разбился – это уж вы, товарищ дорогой, расскажите нам. Сам сорвался или помог кто – на данный момент одному богу известно, да и то понаслышке.
– Скромничаете, Павел Федорович, – протянул Белоконь. – Не только богу, но и вам известно, что столкнуть Большакова с обрыва мог только Горецкий. Значит, и выбор у нас будет маленько поуже – или сам сорвался, или Горецкий столкнул. Верно?
– Чужая душа потемки, – неопределенно протянул Ягунов. – Сколько ни гадай, все равно впросак попадешь.
– Ну что ж, спасибо за честный ответ. Так и запишем.
– Это какой такой ответ я дал?
– А вы, Павел Федорович, сказали, что Горецкий запросто мог на такое решиться.
– Не говорил, – Ягунов часто заморгал глазами, стараясь, чтобы взгляд его был ясным и твердым.
– Хорошо. Слов этих заносить в протокол не стану. Но для себя буду знать, что Павел Федорович Ягунов не исключает того, что Горецкий мог столкнуть Большакова с обрыва, то есть мог пойти на попытку убийства. На этом пока закончим. Я слышал, что после драки Большаков доставил Горецкого в милицию. Так?
– Истинная правда!
– И больше никому в голову не пришло это сделать? И вам тоже, Павел Федорович?
– Как мы все горазды людей к ответу призывать! – воскликнул Ягунов. – Вот я, к примеру, не требую, чтоб вы со мной в ночную смену мерзлые железки одна к одной привинчивали! Не прошу, чтоб подменяли меня, когда с ног валюсь! Или вы в водолазной бригаде вкалываете? Над сварщиками шефство взяли? А? Нет, погодите! И ты, Михалыч, носом не верти, воздух здесь еще хороший. Так вот вопрос: работаю я у черта на куличках? Работаю. В начальство временно исполняющее выбился, дело свое знаю. Не всем нравлюсь? Да! Согласен. А это что, входит в мои обязанности – всем нравиться? Тут уж пусть Анюта Югалдина промышляет, она нравится всем. Мне деньги за другое платят. А что бывает с тем, кто всем подряд нравиться начинает, не мне вам говорить. Вы здесь как раз потому, что кое-кто слишком многим нравится! Вот! Так что давайте каждый будем заниматься своими делами.
– С удовольствием. Как Горецкий относился к Большакову?
– Побаивался. Остерегался. Силу чуял. Никому Витька спуску не давал, а вот Андрея Большакова стороной обходил. Оно и правильно, Витька малость послабее будет. Гонору в нем – нам на всех хватит, а что до силы...
– Что делал Горецкий, когда в магазин вошел Большаков?
– Пиво пил. Ребята вокруг Елохина возились, из того кровища как из пожарной кишки хлестала... Горецкий и говорит, не скоро, говорит, мне теперь пивком душу потешить доведется и поэтому, мол, грех недопитое оставлять. Потом, говорит, об этой кружке долгие годы жалеть буду. И тут заходит Большаков. Горецкий посмотрел на него сквозь кружку, допил, спокойненько этак отставил ее. Бери, говорит, меня, я вся твоя – это Большакову. Тот желваками поворочал, но промолчал. Подошел к Елохину... А надо сказать, что Лешка – первый его дружок. Так вот, Большаков спрашивает у Горецкого: твоя, дескать, работа? Моя – отвечает тот. А что отвечать – двадцать свидетелей, всех не напоишь, чтоб молчали. И увел Большаков Витьку.
– Горецкий сопротивлялся?
– Что он, дурак? Поздно сопротивляться.
– Значит, потасовки между Большаковым и Горецким не было?
– Нет. Твердо говорю – не было. И не потому, что Горецкий – мой кореш, а потому, что правда это святая. Факт. У кого угодно спросите, все подтвердят.
– У меня больше вопросов нет, Павел Федорович. Вот протокол, прочтите, и, если во всем согласны, подписать требуется.
– Отчего ж не прочитать, коли хороший человек просит! Очень даже интересно, как мои слова в письменном виде выглядят... Так, это вы очень верно подметили насчет моих необоснованных претензий на дом... А я что? Я ничего. Как суд решил, так и есть. Суд, он наш, народный. Хм, а какое отношение к делу имеют мои слова о Панюшкине? Говорить-то я говорил, что он меня в должности не поднимает, но это так, чтоб разговор как-то начать.
– Вы что, Павел Федорович, побаиваетесь Панюшкина?