У озера мы встретили всех сборщиц ягод из нашей группы, в лагере остались только смотритель и маленькая девочка. Индианки очень живописно смотрелись в своей яркой одежде среди трепещущих на ветру зеленых кустов. Они тихо и мелодично пели, словно этот чудесный день, место и ягоды играли на струнах их души. Дети держали в руках маленькие корзинки объемом около двух-трех кварт[6]
, женщины несли за плечами по две большие корзины. Во второй половине дня, когда корзины были наполнены, все отправились обратно в лагерь, где осталось каноэ. У озера наши пути разошлись, я решил пойти через лес вдоль ручья и первым добрался до лагеря. Вскоре пришли и все остальные, напевая и гудя, будто нагруженные нектаром пчелы. Я с интересом наблюдал, как доброжелательно они протягивали горсти отборных ягод маленькой девочке, которая встречала всех улыбкой и радостными приветствиями. Слов я не понимал, но атмосфера, несомненно, была радушной и безмятежной.Во время моего пребывания на острове Врангеля вожди и влиятельные члены племени стикин устроили торжественный обед для почетных гостей – прибывших со мной на одном пароходе трех докторов богословия и их жен, которые собирались основать на острове пресвитерианскую церковь. Меня тоже пригласили на ужин и танцы, приняли в племя стикинов и дали индейское имя «Анкоутахан», означающее «усыновленный вождь». Я сомневался, что оказанная мне честь имеет какую-то практическую ценность, но мистер Вандербильт, мистер Янг и другие заверили меня, что, напротив, это послужит гарантией безопасности во время моих путешествий среди различных племен, населяющих архипелаг. Путешественников без индейского имени нередко убивали и грабили, и преступник оставался безнаказанным, если о его злодеянии не становилось известно белым. Однако индейцы из других племен никогда не осмелились бы напасть на одного из стикинов, зная, что соплеменники обязательно за него отомстят.
Обеденные столы были со вкусом украшены цветами, угощение и организация мероприятия в целом тоже были достойными, но индейских блюд на столе совсем не было, только модные в то время бостонские[7]
консервы. После ужина мы собрались в большом бревенчатом срубе вождя Шейка, где для нас устроили танцы и развлечения – получился настоящий варварский торжественный прием. Танцы всех американских индейцев в целом очень похожи, на мой взгляд, и представляют собой монотонное топанье, сопровождаемое хлопками, подергиванием головы и громким ворчанием под мрачный бой барабанов. Главный танцор в качестве благословения разбросал огромное количество пушистых перьев, кружащих в воздухе, словно метель, а все остальные в это время скандировали: «хи-и-а-а, хи-и-а-а», подпрыгивая на месте, пока с них ручьем не полился пот.После танцев индейцы стали искусно изображать животных в различных обстоятельствах: как те двигаются, охотятся, хватают и едят свою добычу и тому подобное. Пока все спокойно сидели, ожидая, что же произойдет дальше, дверь большого дома внезапно распахнулась, и в дом запрыгнул медведь, настолько внешне и повадками похожий на настоящего, что мы все страшно перепугались, хотя, конечно же, это был всего лишь человек в идеально подогнанной под него медвежьей шкуре, который многое знал об этом звере и превосходно умел ему подражать. Медведь вышел в центр комнаты и изобразил прыжок в реку, где он поймал заранее подготовленного для него деревянного лосося, вытащил его на берег, огляделся по сторонам, прислушиваясь, не приближается ли кто-нибудь, а затем разорвал рыбу на куски, дергая головой из стороны в сторону и продолжая следить, не появился ли охотник. Помимо медвежьего танца, на празднике были танцы морской свиньи* и оленя, внутри чучел находился индеец и так точно имитировал движения этих животных, что они казались живыми.
Танцы перемежались серьезными речами, которые произносила одна из индианок: «Дорогие братья и сестры, так мы танцевали раньше. Нам нравилось это делать, когда мы еще были слепы, мы всегда так танцевали, но сейчас мы прозрели. Добрый Господь сжалился над нами и послал Своего сына, Иисуса Христа, чтобы Он наставил нас на путь истинный. Сегодня мы танцевали только для того, чтобы показать, насколько слепы мы были, предаваясь столь глупому занятию. Отныне мы больше не будем танцевать».
Другая речь сводилась к следующему: «Дорогие братья и сестры, наш вождь говорит, что это еще один танец, который мы прежде танцевали, но больше не хотим этого делать. Мы раздадим все танцевальные костюмы, которые вы видели на нас, хотя мы их очень высоко ценим. Он говорит, что для него большая честь принимать на празднике в своем доме так много белых братьев и сестер».