Ледяные Волки

Он сжал пальцами монету, которая показалась ему тяжелой — возможно, серебряной. И, может быть, потому, что он думал о девушке, представляя себе скрип тележки, когда они молча поедут домой, он задел запястьем за шов на краю кармана, и на мгновение его рука застряла. Он мысленно выругался, высвобождая его, приподнимаясь на цыпочки, чтобы отступить назад, как только все прояснится, но было уже слишком поздно. Торговец повернул голову почти в замедленной съемке, глаза расширились, рот открылся, чтобы закричать.

— Вор! — проревел он, сжимая запястье Андерса железной хваткой. Андерс едва успел опустить монету обратно в карман, как его выдернули из равновесия и потащили вперед, чтобы мужчина мог получше рассмотреть его. Нет, нет! Почему он всегда все портит? — Этот мальчишка обшаривал мой карман, — объявил мужчина, сердито глядя на Андерса, и его густые светлые брови неодобрительно сдвинулись.

— Нет, ничего подобного! — машинально запротестовал Андерс. — У меня в руках ничего нет! — Потому что я только что положил все обратно в твой карман. Но он знал, что этого будет недостаточно. Когда мальчик поднял голову, то уже видел, как один из охранников спрыгнул с помоста, проталкиваясь сквозь толпу к нему, а люди вокруг стали отступать, будто хотели дистанцироваться от преступления.

— Ты вор, — настаивал мужчина, в то время как Андерс тщетно пытался унять дрожь, заставляя себя не смотреть на Рейну… он не мог позволить, чтобы ее тоже поймали. — А если у тебя ничего нет, то только потому, что ты плохой вор. Через минуту, дитя мое, ты пожалеешь, что не вел себя хорошо.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В какой-то момент Андерс смотрел на торговца, держащего его за запястье, стараясь не хныкать от боли, когда кости запястья практически скрежетали друг о друга, дыхание застряло в горле, когда ужас охватил его. А в следующее мгновение рядом с ним оказалась Рейна.

— Не смешите меня, — сказала она, протискиваясь между двумя женщинами, чтобы добраться до Андерса. — Убери от него руки, хулиган! Он просто пытался пройти.

— Пройти? — повторил мужчина, моргая. Его хватка на Андерсе не ослабла, но, как и большинство людей, столкнувшихся с Рейной, он уже выглядел немного ошеломленным.

— Пройти, — повторила она, закатывая глаза, как будто ему нужно было произнести это слово чуть медленнее, чтобы он понял. — На мой взгляд, тебе не двенадцать, так что, если ты не пришел на суд, тебе нужно убраться с дороги тех из нас, кто пытается встать в очередь. Ты стоишь прямо перед ним, преграждая путь, так чего же ты ожидал? Этот парень не виноват, что он слишком вежлив, чтобы протиснуться.

— А ты кто такая? — спросил он, выпрямляясь во весь рост и подтягивая Андерса на спотыкающийся шаг ближе. Андерс поморщился. Рейна была так же ловка в словах, как и в ногах, но Андерсу не нравилось, к чему она клонит.

Рейна не теряла ни секунды.

— Я та девушка, которая пыталась встать позади него в очереди, — ответила она, как будто это было очевидно. Это было первое правило защиты друг друга… никогда не признаваться, что вы близнецы. Люди легче верят тебе, если не думают, что ты имеешь какое-то отношение к другому. — Так мы можем подняться на помост или нет?

На помост? Андерс замер.

К этому времени прибыл член Волчьей Гвардии — высокая женщина в безупречной серой униформе, ее плащ был распахнут, обнажая накрахмаленную рубашку и брюки, черные сапоги блестели. Герб Ульфара — свирепого волка, охраняющего сам город Холбард — рычал на Андерса с того места, где он был закреплен на ее груди.

— Вы прибыли на испытание? — спросила она, пристально глядя на Рейну.

— Мы оба, — сказала Рейна, в то время как мужчина, все еще державший Андерса, попытался возразить, что они здесь ни для чего подобного. Но его хватка ослабла, и Андерс выдернул запястье, потирая его другой рукой.

— Тогда вы должны быть на помосте, — сказала женщина, поворачиваясь, чтобы идти обратно, не говоря больше ни слова. Прежде чем мужчина успел возразить, Рейна схватила Андерса за руку и потащила к помосту вслед за женщиной.

Люди оборачивались к ним со всех сторон, и Андерс не поднимал головы, лицо его пылало. Рейна, как всегда, сняла их со сковородки и бросила в огонь, а он остался один, пытаясь догнать ее, жалея, что хоть раз оказался достаточно проворным, чтобы сообразить, что нужно сказать и сделать.

Но вместо этого он поднимался по деревянной лестнице на помост, всего в нескольких футах от самой Ферстульф, и все лица в толпе обратились к нему. Он посмотрел на них, зная, что они видят — долговязого мальчика в заплатанной и потрепанной одежде, неловко моргающего от всеобщего внимания, с волосами, нуждающимися в стрижке, и лицом, нуждающимся в мытье.

Он также знал, что думает о своей внешности, чтобы не думать о сотнях пар глаз, которые смотрят на него, ожидая, что он сделает или скажет что-то, что покажет, что он вообще не имеет права находиться на помосте. Они с Рейной понятия не имели, кто их родители, не говоря уже о предках, но он был уверен, что в них нет ничего особенного.