Ледобой-3. Зов

— Нет у овец ничего своего! Не может быть у пастушьего пса золота и прочего добра! Вам положено только самое необходимое, чтобы с голодухи не сдохли, всё остальное наше! Наше! Тех, кто с мечом в руке за страну встает и кровь проливает за то, чтобы милые твоему сердцу хлебороды спокойно копались в грязи!

Сивый перестал усмехаться, губы медленно стянулись в одну линию, он прекратил отстраняться, и Длинноусу самому пришлось податься назад. Не целоваться же в самом деле.

— Нет больше у вас ничего своего и не было никогда! Просто не говорили вам! Вроде колыбельную на ночь пели, дабы уснула детка спокойно! Ты понял, придурок? Чтобы спокойно ложились и радостные просыпались! Думали, есть межа с одной стороны которой лежит мое, а с другой — боярское? Вот это видел? — снял одну руку с Безродовых одёжек, сложил фигу с длиннющим средним пальцем в «окошке» и сунул Сивому под нос.

Дружинные разоржались. А он вовсе не страшный! Вон гляди, весь подсобрался, съёжился, колени трясутся, того и гляди в порты наложит. Тут уж не будь тупицей, держи нос по ветру, вовремя встань с наветренной стороны. Вояка! А шуму-то, шуму! Сивый то, Безрод это! Да заяц этот ваш жуткий Сивый!

— Нет, не было и не будет межи крепкой, ровно каменная стена, за которой пахарь сможет соком наливаться, как ягода! Дошло? Мы ту межу в любой день подвинем! Не может быть у тупой скотины ничего своего! Вас же пасти нужно, ровно стадо! Да мы уже ту границу подвинули! Мы её вообще стёрли к Злобожьей матери! Всё ваше теперь станет наше. Оно вам не нужно! А знаешь, что будет дальше?

Длинноус вошёл в раж, Безрод вопросительно коротко хмыкнул, чуть раскрыл глаза.

— Любой пёс может найти кусок золота. Любому пахарю может случайно упасть с неба на тупую башку соболятница. И что, оставить золото блохастой твари? Вам что ли соболей оставить? Вас всякий раз обыскивать что ли, укрысили добро или нет? — боярин понизил голос и едва не шёпотом выдохнул Сивому прямо в ухо, будто кто-то мог подслушать, а это такая тайная тайна, что только держись. — Чем всякий раз рыскать да отбирать, лучше сразу объявить вас рабами, и оп… что нашёл, забирай. У вас же ничего не может быть! Погоди, скоро объявим.

— А в нужнике золотом начнём ходить, — Безрод усмехнулся, — поставишь рядом дружинного с заступом?

Длинноус вымерз, будто топорищем по темени получил, вот-вот свалится. Взгляд его обессмыслился, краснобай даже дыхание на время затаил, а когда сглотнул натужно, да обнаружил дыхание, потрясённо присвистнул и повернулся к своим.

— Опа! Да тут, я гляжу, всё безнадёжно. Думал, сам воевода, почти боярин, уж к нам-то всяко ближе, чем к землероям. По простоте душевной полагал, что сам хотел Большую Ржаную к рукам прибрать, а я такой нехороший игрушку из рук вырвал. А тут вон как! «Начнём ходить золотом», «к нам приставишь»… Да приставлю! За коровами же подбираете?

Безрод молча ковырял взглядом лоб Длинноуса, чуть повыше бровей и медленно перемалывал челюстями орех.

— Самое страшное во всём этом то, что вы всё понимаете, — боярин брезгливо оскалился. — Знаете, что не ваше, и всё равно тайком тащите! Знаете, что должны отдать золото, а хороните по амбарам да овинам! Знаете, что сами ни на что не годитесь, а в мою сторону шипите, ровно голодные коты. Уклад рушите!

— То есть, летописный уклад сломали мы?

— А кто, придурочный? Кто? У моего деда пахарь золото не воровал! Просто не смел!

Сивый щёлкнул орешек, поднёс пальцы к лицу, сдунул скорлупу и труху — Длинноус невольно прикрыл глаза — бросил ядрышко в рот.

— Скотина… золото… становые хребты… Я не про то. Зачем. Спалил. Большую. Ржаную?

И тут Длинноус растерялся. Малость ошалевший он повернулся к своим. Этот и правда такой тупой, что ничего не понял? Это с него Отвада пыль сдувает? Полдня тут распинаешься, глотку рвёшь на студёном полуночном ветру — мрак его побери, лето же! — пыль глотаешь, труху ореховую, а у этого глаза нездешние, бледные какие-то и несёт чушь несусветную.

— Ты меня вообще слушал, остолоп сивый?

Безрод немного опустил взгляд, со лба на брови — у этого на лбу чирей приметный, взглядом удобно держаться — до глаз осталось совсем немного. Длинноус что-то почуял, между век у сивого придурка, кажется, что-то блеснуло, а потом… под руками загудело сильнее прежнего и бить стало, ровно голыми руками боевого пса держишь, а тот вертится, запястья к Злобогу выламывает. И поколачивать начало. Полуночный ветер озноба за шиворот щедро насыпал что ли? И это называется лето?

— Повинись перед людьми. Подними Ржаную заново. И я забуду, — шепнул Сивый Длинноусу на ухо, забросил ядрышко в рот, захрустел.

Не-е-е-т, эти языка не понимают. Таких топить нужно, ровно котят! Боярин отпустил недоумка, сдал несколько шагов назад и в сторону, резко повернулся к Туго и коротко кивнул.

— Вали, гада! — рявкнул Длинноусов воевода.