Ледобой-3. Зов

— А почему пьяный наутро к жене замиряться лезет, на коленях прощения просит? Как сходит помутнение, да как разглядит на свежую голову, что натворил, тут его совесть в бараний рог и крутит. Только много ли ты знаешь бешеных, что после душегубства лбом о стену от раскаяния бились?

— Качайку лис покусал, так тот на всех кидался, — крикнул княжий собеседник из толпы.

— А когда сходил приступ, умолял связать по рукам-ногам и через силу напоить, — добавил сосед.

— Князь, а вдруг Синяя Рубаха — не Безрод? Кто-то другой просто похожий?

— Если бы да кабы… О том, говорим, что глаза видели. А видели Сивого. Вот углядел бы кто, как Сивый с Синей Рубахой схватился, тут как пить дать отделили бы зёрна от плевел. Так ведь не видел никто! И что это значит? Тот-то и оно!

Отвада только горестно махнул рукой, вернулся на место, сел. Князья что-то говорили ему, хлопали по плечу, а над полем висел глухой гул. Соседи переговаривались, качали головами, кривились, морщились, отмахивались друг от друга, потрясали руками. Отвада внимательно следил за толпой и в какое-то мгновение дал Речкуну знак. Тот взял у вестового охотничий рог и трижды протрубил самолично, призывая к тишине, и едва каждый на поле поймал тишину зубами и заключил во рту, тесно сомкнув губы, князь поднялся с места. Оглянулся на бояр, каждого нашёл глазами, вышел к краю помоста и тяжело вздохнул.

— Два дня мы слушали видоков. За два дня мысленно проскакали свою страну, край млечей, ходили по морям, продирались через чащобы. Мы искали правду под каждым кустом и, в конце концов, нашли. Правда оказалась горькой. Иногда так бывает. Безрод, — Отвада замолчал, оглядывая толпу, а Сивый повернулся лицом к помосту, — властью, ниспосланной мне свыше…

И стоило отзвучать словам Отвады про власть и вышние небеса, раздался дробный топот копыт. Из раскрытых ворот Сторожища во весь опор вынесся верховой и рванул к мосту через Озорницу. Князья недоумённо переглянулись, бояре едва заметно покосились друг на друга, только недоумения князей не было в их взглядах.

Верховой сошел на утоптанную тропку после моста, люд беззвучно расступался и в обе стороны по цепи полетело: «Это Моряй». Спешившись у клетки, Моряй прошёл мимо Сивого, подмигнул, взлетел на помост и несколько мгновений что-то на ухо говорил Отваде. Несколько раз плечи князя дёргались, будто повернуться хочет, но всякий раз Отвада то ли спохватывался, то ли силой воли заставлял себя стоять недвижимо. А вот Моряй бросил несколько мрачных взглядов в сторону бояр.

— Всего три? — полушёпотом переспросил Отвада.

— Да. И без ворожбы там не обошлось. Ровно знали, кто мы, куда идём, откуда и сколько нас. У нас нет ветра, у тех ветра хоть продавай — полные, мать их, паруса! Если бы не случайность даже ладьи не сохранили бы.

— Никого не видел? Ничего подозрительного?

— Бояна видел. Молодой щегол, но уже конченый. Взгляд злой такой, и вовсе не молодеческий. Ровно взяли середовича, обозлённого до предела, да в молодую шкуру и сунули. Думаю, в руки к нему попадёшься, умолять будешь прикончить. Прикидываю, он ворожил.

— Плохо всё. Обложили твари. Ладно, садись к нашим, отдышись и… в общем держи себя в руках.

Уходя, Моряй недоумённо оглянулся, а Отвада знаком утихомирил толпу, начавшую было бурлить, чисто варево в котелке.

— Начал я было говорить, да вести важные получил, — тут князь оглянулся и со значением пробежался глазами по рядку бояр. — Безрод… княжеской властью признаю тебя виновным в зачинательстве мора, в многочисленных беспричинных душегубствах и приговариваю… к отсекновению главы.

— Что? Верёвку ему! — крикнул сзади Кукиш.

— На сук стервеца! — рявкнул Косоворот и пихнул Лукомора.

— Повесить на дубу, на плёсе! — рыкнул тот.

— Цыц мне тут! Ну-ка тихо! — крикнул Отвада, но бояре раздухарились, распалились, слушали только один другого, видели ненавистное лицо с рубцами и весь остальной мир перестал для них существовать.

— Сук дубовый — вот его дом!

— Поженим гадёныша с верёвкой!

— А может его злой ворожбой в другое место разом переносит!

— Сам злом траченый и дети такие же!

— Ага!

— Была жена змеюка, станет жена верёвка!

— Ага, сменяет, подонок сено на солому!

Жёны и дочери мало обращали внимания на окружающее, из-за спин отцов и мужей они стреляли испепеляющими взглядами на Верну, сидевшую со Снежком слева наособицу.

— Гля, а змеюка-то спокойна, ровно камень! Так и есть холоднокровная!

— Хоть бы слезу выронила! Мужа на заре располовинят, а этой хоть бы что!

— Слыхала, и дети у них порченые!

— Да ну⁉

— Ага, болтают, один в огне не горит, второй в воде не тонет!

— А который на руках у неё?

— Это который не тонет. Истинно тебе говорю!

— Ну змея-я-я-я!