Ледобой-3. Зов

Верна, краем уха слышавшая всё, усмехнулась, нашла глазами самую говорливую — а вышла это жена Смекала — и будто верёвками её взгляд к своему привязала. Ровно ладьи баграми сцепились. Медленно качнула челюстью и обозначила плевок, и видать настолько сильно полыхнула перед глазами недавняя память, что Луговицу аж в сторону дёрнуло. Аккурат за спину Порошицы, жены Званца, которая сама глаза распахнула, ровно чудовище увидала. Ага, а ты поиграй в гляделки с этой, которая дерётся, ровно дружинный.

Отвада какое-то время молча смотрел на скоморошество в рядах именитых да родовитых, потом знаком подозвал Речкуна и пальцем показал, мол, и эту штуку прихвати, а когда судебный воевода передал искомое и князь, спрятав это за спиной, прошествовал к рядку скамей с боярами, толпа — а уж ей было прекрасно видно, что именно прячет за спиной Отвада — в предвкушении умолкла. И стоило Косовороту раскрыть рот с очередным призывом, князь вытащил из-за спины мощный охотничий рог и загнал оба своих лёгких в левое ухо горлопану. Здоровяка едва с места не снесло — колосились бы волосы на башке, легли бы под буйным ветром, как всамделишные — он вскинул обе руки к лицу, выгнулся назад, ровно стрелы в лицо летят и сам от неожиданности да испуга заорал, только где тут переорать трубный глас, да тем более против Отвады, который по молодости сам в дружине трубил?

— На место сядь, косопузый! — князь кулаком пихнул бузотёра в живот, и тот повалился на седалище, ровно грузчики мешок на пристани швырнули. — Только пыли мне тут не хватает! Тебе князь говорит — усекновение!

— Он твоих продал! — злобно прошипел здоровяк, щуря глаза от нескрываемой ненависти.

— Продаст твоих, приходи, пошепчемся, — и, повернувшись к бурлящей толпе, во всеуслышание огласил. — Усекновение главы мечом!

Когда над поляной, ровно чёрные вороны, взлетели слова Отвады «виновен», «усекновение главы», Моряй даже не вспомнил упреждение держать себя в руках. Несколько лет назад место нынешнего судилища было полем битвы, на котором они с Безродом взяли верх, а теперь злой усмешкой судьбы на этом же поле победу торжествует мрак знает что! Мореход вскочил со скамьи, челюсть его затряслась, видно было — слова наружу лезут и даже не слова, а то, что заставляет волкодава зубы обнажать. Что там в глазах углядел князь, только ему и ведомо, да, видимо, ничего хорошего, если глухо буркнул:

— Вечером скажешь всё. Не здесь. Не здесь!

— И в хвост, и в гриву ту мамашу, — хрипнул Моряй, — не знаю только чью! А заставные где? Не пустил на суд?

— В зерцало поглядись, — холодно бросил Отвада и, помедлив, добавил, — и сам себе ответь, что было бы, посади я их тут!

Моряй с шумом выдохнул — бушуй он так тем злополучным днём в полное безветрие, глядишь, ушли бы от погони — стрельнул поверх головы Отвады жутким взглядом, оглянулся на толпу и, развернувшись спиной к родовитым, широким шагом сошёл с помоста.

— Завтра поутру присяга бояр, потом последнее слово подсудимца и казнь, — громко объявил Речкун, и Отвада добавил: — Все! Расходимся!

* * *

Выглянув перед самым рассветом на поле за мостом, любой из давешних зевак присвистнул бы удивлённо и подумал: «Нет, не было тут вчера всей Боянщины, как я думал. Вся Боянщина тут сегодня». От берега реки до кромки леса не нашлось бы клочка земли, на котором вольготно встала бы телега. Если мерить в яблоках… яблоку было где упасть, только никто ими не разбрасывался. Если и были на поле яблоки, их жевали. Мрачно и сосредоточенно. Приятного этим утром будет мало. Точнее не будет его совсем. Ну, волков приведут к присяге. И всё. Только это равносильно тому, как того же волка посадят на цепь. Перестанет выть на луну и бросаться? Вроде выслушали вчера всё, и по тому, что тут говорили выходило, что сто раз виновен Сивый, только внутри не заканчиваются промозглые осенние дожди и нет-нет, да и выдавит ненастную мокрость через глаза. Если, как болтали, живёт внутрях твоё подобие, более мудрое и взвешенное, чего ж оно тогда криком орёт, будто пьяное, и не находится в его выкриках никакого принятия судьбы и княжьего приговора, а только похабная матерщина в сторону волков и исступлённое: «Он невиновен! Невиновен, сволочи!»

Ночью на поле обнаружилась жизнь. Что-то телегами привозили из Сторожища, заводили повозки за пологи, поднятые на месте клетки, и оттуда всю ночь стучали молотками.

— Плаху сооружают, что ли? Боги, что там сооружать? Привезли колоду, поставили на землю и вот тебе плаха!

— Небось повыше мостят! Чтобы всем видно было! Для острастки!