Ледовое побоище в зеркале эпохи. Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере

Содержание и форма ведения переговоров близ Герцике выдают нам многое, что касалось понимания чужаков русскими из Полоцка, а что касается остроты ведения диалога и значимости темы, то они без учета результата являются, насколько нам известно, единственными в своем роде за всю историю средневековых Русско-ливонских отношений. По сообщению нашего информатора, Владимир среди прочего «то в вежливой форме, то с резкими угрозами» выдвинул очень серьезное политическое требование, согласие с которым означало бы для ливонских немцев конец их миссионерского предприятия, а именно, прекращение христианизации ливов. Конечно же, полоцкий князь знал, что для епископа Альберта это условие неприемлемо, поскольку распространение христианства являлось важной движущей силой в деле сохранения и увеличения маленькой немецкой колонии.

Владычество над язычниками было полностью чуждо западному сознанию, поскольку власть могла выглядеть легитимной только при исполнении ею божественной миссии и ответственных действий во имя спасения душ доверившихся ей подданных. Владимир же как православный помещал вопрос о крещении в пределы политического игрового пространства, поскольку опирался совсем на другую модель правления: «он утверждал, что в его власти крестить ливов, своих слуг, или же оставить некрещеными»[331]. Редко мы находим в источниках доказательства, столь четко указывавшие на различие воззрений по поводу сущности правления.

Динамику развития исходившего из Риги колонизационного процесса, развитию которого способствовало миссионерское рвение, и его угрозу для безопасности Полоцка русский князь, без сомнения, расценивал очень реалистично. Он хотел истребить зло на корню, то есть смертельно поразить пришельцев в их самое уязвимое место. Когда его контрагент отклонил такой договор, Владимир пригрозил, что вскоре «все бурги Ливонии и Ригу вместе с ними предаст огню»[332] и, будучи готов к крайним мерам, построил своих воинов в боевой порядок.

Вооруженной конфронтации воспрепятствовал, видимо, один человек [псковский князь Владимир — М.Б.], который с самого начала сопровождал ливонскую делегацию и являлся советчиком полоцкого князя, благодаря чему и сумел выступить в роли посредника. Свой официальный статус он обрел лишь за два года до этого, когда был провозглашен князем Пскова. Однако прежде, чем мы обратим внимание на эту интересную персону, чья биография позволяет иначе отнестись к суждению русских о новых соседях, нам следует выдвинуть предположение по поводу того, почему Владимир Полоцкий после переговоров со своим псковским ленником пошел на уступки немецкому епископу. К сожалению, нам известен только результат этого диалога — Владимир отказался от всех своих претензий на звание суверена над Средним Подвиньем и тем самым официально признал Альберта ландсгерром[333]. Но это еще не все. Наш достойный доверия хронист передает: «Владимир предстал перед епископом и оказал ему почести тем, что признал его духовным отцом и был принят им, соответственно, как сын»[334].

В нашей ретроспективе событий более чем 750-летней давности вряд ли следует муссировать вопрос о смысле этого неординарного события. Идея конструирования связей типа «отец — сын», из которых вытекали политические обязательства, коренилась, очевидно, в византийских представлениях <…>. Христианско-германское правовое мышление не знает аналога подобной модели. Ближе всего, как позволяют предположить события 1209 года, сюда подходит, вероятнее всего, вассалитет. В тот год подчиненный Владимиру князь Всеволод из Герцике был принужден частью уступить свои владения ливонской церкви, а частью «передать в дар церкви святой Деве Марии» с тем, чтобы получить ее обратно в ленное владение. При подобных обстоятельствах Всеволод, который, конечно, не совсем понимал, что, приняв леи, он окажется интегрированным в западную иерархию, избрал Альберта «отцом», подчинившись ему, таким образом, согласно русскому обычаю[335].

<…> При этом первые договорные соглашения русских с немцами в бассейне Даугавы кажутся отмеченными непониманием, которое произрастало из различий мировоззренческих и властных структур. Хотя договор между Альбертом и Владимиром своим содержанием санкционировал немецкое завоевание, окончательного урегулирования двусторонних отношений, конечно же, еще не было достигнуто. Каждый включал другого в мир собственных представлений и ожидал от него соответствующего поведения. Неудивительно, что уже в начальный период русско-ливонских отношений нередко с обеих сторон поднималось возмущение из-за нарушения договора и коварных акций. Механизмы регулирования отношений были еще незрелы и не базировались на большом запасе опыта.

Четыре года спустя, в 1216 году, Владимир готовился к большой войне, возможно, из-за того, что рыцари Ордена меченосцев с одобрения епископа Альберта разграбили Герцике, дабы наказать Всеволода за нарушение договора. Запланированное предприятие не было осуществлено, так как незадолго до начала похода Владимир умер.