- И как давно вы слышали о Нави? - после долгой паузы поинтересовался Николаус.
- В детстве. Мне было, наверное, около семи или восьми лет.
- Вы услышали это в своих родных местах? Там, на юге?
- Да, - сказал Виллем. - И мне кажется немного странным, что ни вы, ни Михаэль Бреверн ни разу не слышали о Нави и его афере, столь же грандиозной, сколь и губительной.
- Это ставит меня в тупик, - ответил Николаус, поворачиваясь к лестнице в надежде увидеть там Бреверна, поддержка и логика которого ему сейчас ой-как требовались.
Юношу качнуло в бок, он уронил голову на грудь и со всего маху рухнул на пол, даже не выставив руки вперед, чтобы смягчить падение. Виллем этого не видел. Он крепко спал, как и Николаус. Спал, как и все несчастные путники, ставшие заключенными в трактире, где по воле колдунов, подчиняясь их продолжившемуся черному ритуалу, складывались всевозможные нематериальные составляющие множества миров. Дьявольский перекресток наполнялся воспоминаниями о том, чего не было, но могло произойти, памятью о не случившемся и о тех вещах, свидетели которых давно обитают среди мертвых.
Глава пятнадцатая
Не прошло и четверти часа с того момента, как заложники постоялого двора погрузились в сон, и Хорст проснулся. Он едва оторвал от лавки тяжелую голову, которую наполняли сумбур и шум.
Во рту сильно сушило, хотелось пить, и мужчина, с трудом усевшись, огляделся. Никак не получалось сфокусировать зрение, все плыло и покачивалось, не позволяя в полумраке разглядеть спящих Виллема и Николауса. В ушах стоял монотонный гул, похожий на тот, что является свойством любого набитого до отказа питейного заведения, где ближе к концу недели обычно собирается бездна народу, чтобы согрешить в пьянстве и не только.
С трудом взяв контроль над силящимися закрыться глазами, Хорст встал. Он не мог вспомнить, где находится, как здесь очутился и какого черта умудрился так крепко надраться. Язык и небо были сухи, как пожухлый осенний лист, как древнее полено, что лежит в самом низу дровницы не первый год и грозит занозить руку. Но Хорст не ощущал привкуса алкоголя во рту или перегара, что было странно.
"Только бы Эльза не увидела меня в таком состоянии", - подумал Хорст, направляясь в сторону шкафа.
Он напрочь забыл, что уже видел этот шкаф раньше, открывал его, доставал из него коробку со свечами, вино, а сейчас шел к нему машинально, даже не задумываясь. Все, что привлекало его внимание в эти минуты, - бутылки с вином, стоявшие на верхней полке. Если бы он остановился, напряг память, то, может быть, вспомнил, где пребывает, как и с кем добрался до трактира. Он мог бы вспомнить, что совсем недавно на верхней полке шкафа никакого вина не было.
Достав ближайшую бутылку, ногтями соскоблив воск, Хорст попытался выбить пробку, но из этого ничего не вышло. То ли руки ослабли, то ли пробка была слишком глубоко посажена, то ли разбухла древесина, из которой она была выстругана, но даже у такого крепкого мужчины, как Хорст, ничего не получилось. На столе неподалеку он увидел нож, который подхватил правой рукой. Рукоять легла в ладонь, и Хорсту не понравилось то, что он при этом почувствовал. Внезапно он осознал, что уже держал этот нож в руках и... Нет, только это воспоминание. Что было дальше, он не помнил, но стоило взглянуть на перевязанную платком кисть левой руки, как от сердца сразу отлегло. Никого не убил, не изранил.
Определенно он уже познакомился с этим лезвием, причем он сам и сжимал его в руке. Распутав платок, Хорст коротко взглянул на порез, который, казалось, говорил, что появился отнюдь не по неосторожности или случайности.
Платок принадлежал Эльзе. В груди у Хорста все сжалось. Значит, она уже в курсе и, видимо, знает больше, чем он.
"Хватило же ума так напиться!" - мысленно сокрушался мужчина. - "Тем более напиться сейчас, когда Эльза болеет, и с каждым днем ей все хуже. Пусть она не признается, стараясь меня не расстраивать, оберегая от горькой правды, но я-то все замечаю".
Ножом Хорст приготовился сбить горлышко бутылки, и тут у него просто адски заломило во лбу, застучало в висках. Он вспоминал. Перед глазами пролетели сборы в дорогу до Зеенвица, выплыли из глубин сознания отзывы о молодом докторе. Потом он вспомнил вьюгу, повозку, раскачивавшуюся от порывов ветра, свою умную лошадку, оступавшуюся в снежных наносах, и наконец этот пустой трактир и путников в нем. А потом Хорст по какой-то непонятной причине заснул.
"Я не помню, чтобы я выпивал", - подумалось ему. - "Мы познакомились здесь, разговорились".
Он решительно поставил так и не откупоренную бутылку вина на полку и закрыл дверцы шкафа, после чего вернулся к лавке и набросил на себя шаль, которую Эльза подложила ему под голову. В голове по-прежнему шумело, взгляд не мог преодолеть колыхавшуюся муть. Запах любимой женщины, исходивший от шали, успокаивал, баюкал, потихоньку замедлял ход мыслей.
- По-моему, мне снилось лето, - успел проговорить Хорст перед тем, как вновь провалиться в сон и перенестись куда-то, где было тепло и спокойно.