Легенда о Фейлель

— Хорошо, — нехотя ответил такой знакомый и так давно не слышимый Ривом голос.

Видимо, Динаэлю пришлось уступить Эливь.

Койль на мгновение остановился на пороге.

Эливейн склонилась над протянутыми к ней руками. Она была бледна.

Спиной к двери на стуле сидел Дин. Рив узнал бы его и через сто лет, даже если бы тот совсем поседел и сгорбился. Койль с грустью подумал, что за десятилетие спокойной жизни Долины, его друг заплатил невероятную цену: белые пряди среди рыжих волос, раны, о которых, наверняка, Дин никому и никогда не расскажет…

Ролив медленно подошёл к Фейлелям и замер. То, что он увидел, бросив быстрый взгляд через плечо Динаэля на его ладони, ужаснуло бы любого, даже бывалого воина.

— Ещё немного потерпи, — попросила Эливь, беря бинт и собираясь наложить повязки на густо смазанные чудесным снадобьем ладони любимого.

— С тобой мне не больно, — ответил Дин.

Но и Эливь, и Рив понимали, каких усилий стоило волшебнику сейчас улыбаться.

— 151 —

Эливейн закончила перевязку и подняла голову.

Не проронивший за это время ни слова, боясь помешать и причинить тем самым лишнюю боль Дину, Ролив вздохнул.

Динаэль обернулся…

— 152 —

После тёплой встречи с другом Динаэль отправился с Даниэлем в Замок: надо было подробно рассказать сэру Арбениусу о всех событиях, связанных с Поединком.

— 153 —

Вечером, когда Эливейн с нянюшкой и кухаркой отправились готовить рождественский стол, а дворник, следуя повелению госпожи, развешивал гирлянды на фасаде дома, Динаэль с сыновьями прошли в кабинет, как они сами определили, по важному и секретному делу — готовить маме подарок…

Дин достал краски и кисти, закрепил холст на мольберте и, посадив сынишек на стулья перед собой, попросил не вертеться. Мальчики старались держаться смирно, но совершенно не шевелиться не могли: слишком много хотелось рассказать отцу, о многом расспросить. Динаэлю это не мешало. Он рисовал самозабвенно, краски ложились точно и ровно, и лица на портрете выходили живыми и задорными, такими, какие и были у Элеля и у Эркеля, смеющихся и болтающих ногами.

Наконец мальчикам позволили сойти со своих мест. Они радостно подбежали к отцу.

— Здорово! — воскликнул Элельдиэль. — Маме понравится.

— Папа, — спросил Эркелиэль, — а рамка у нас есть?

— Есть, — улыбнулся Дин, готовя новый холст. — Дядя Ролив принёс.

Мальчики следили за кистью. А Динаэль рисовал новый портрет. Это была Эливейн.

— А мама, правда, очень красивая, — мечтательно и гордо произнёс Эркель.

— Папа, — удивился Элель, — а у мамы нет такого платья. Разве можно на портрете изображать то, чего нет?

Дин снова улыбнулся.

— В этом платье мама была, когда я впервые увидел её, — сказал он.

— И ты помнишь всё? До мельчайших деталей? — удивились близнецы. — Ведь это было так давно!

Динаэль засмеялся.

— Когда-нибудь и вы запомните кого-то или что-то на всю жизнь, словно видели только что, — ответил он.

Мальчики переглянулись.

А Дин вставил портреты в рамки, и заговорщики на цыпочках отправились в спальню родителей. Там портрет Дина, выполненный Эливь и стоящий на столике в изголовье кровати, и два новых живописных изображения были бережно повешены на стену над постелью супругов.

— Хорошо? — спросил отец сыновей.

— Очень, — кивнул Эркель и тревожно посмотрел на Дина. Элель тоже несколько испуганно глядел на волшебника.

— Что случилось? — озадаченно спросил Динаэль, так как не видел ничего, что бы портило приготовленный подарок.

— Папа, твои руки… — Элельдиэль глазами указал на забинтованные ладони отца.

Динаэль увлёкся: он думал только об Эливейн, о том, как сделать ей приятное, и забыл об осторожности, не обратил внимания на ноющую боль. А кисти пришлось ему держать в руках долго, да и отвёртка требовала приложить к ней определённые усилия. Поэтому поджившие слегка ладони стали кровить, и бинты промокли.

— Главное, — предупредил Динаэль, подмигнув близнецам, — не напугать маму. Делаем так. Вы идёте одеваться к празднику, потом сообщаете маме, что уже готовы, а папа ждёт её в клинике, чтобы не терять времени и сделать вечернюю перевязку по дороге… Понятно?

— Да, — ответил Эркель.

— А тебе очень больно? — спросил Элель.

— Иногда можно и потерпеть, — глядя в глаза сыну, сказал Дин.

— Да, — согласился тот.

И мальчики побежали в свою комнату, где нянюшка Галия уже приготовила им парадные костюмы.

— 154 —

Динаэлю удалось до прихода Эливейн самому снять окровавленные бинты и выбросить их. Так что он сидел, безмятежно развалившись в кресле возле её рабочего стола, и, словно с любопытством, изучал свои подживающие, но ещё далёкие от идеала, ладони.

— Дин, — тревожно-укоризненно сказала она, — зачем ты сам снял повязки? Вон и кровить начало. Какой ты непослушный больной, — она погрозила ему пальцем.

Пока Эливейн вновь смазывала ожоги чудодейственным снадобьем и бинтовала, Динаэль любовался ею.

— Какая ты красивая… — мечтательно проговорил он. Она подняла на него глаза.

— Я люблю тебя, Эливь, — прошептал он.

— Я тоже люблю тебя, Дин, — нежно ответила она.

— 155 —