Несколько раз Динаэль на мгновение словно оказывался мыслями где-то далеко… Но это были лишь мгновения. Однако, как человек внимательный и отзывчивый, Дерер спросил, не тревожит ли что-либо уважаемого хозяина. Но Фейлель только поблагодарил за беспокойство и выразил надежду, что «всё будет хорошо». Майкл хотел уточнить…
… но тут на лестнице послышались торопливые шаги: кто-то почти бегом поднимался на этаж инфекционного отделения. Фейлель почему-то слегка побледнел и резко обернулся к дверям.
На пороге появилась молоденькая медсестра. Её лицо было расстроено.
— Что случилось, Лара? — Динаэль говорил негромко и ровно.
— Сэр, — стараясь отвечать быстро и спокойно, произнесла девушка. — Мадам Заира просит Вас срочно…
— Прошу прощения, — Фейлель кивнул гостю и широкими шагами проследовал к лестнице.
Лара семенила за ним, продолжая рассказывать:
— Она пришла сама… Сказала, что что-то ей нехорошо, но как-то не так, как должно быть… А потом она …
— Говори, — удивительно мягко произнёс Динаэль замолкнувшей вдруг медсестре.
Та продолжала:
— Потом она потеряла сознание… И у неё открылось кровотечение… Мадам Заира… считает… что надо выбирать…
Профессор Дерер спустился следом за Дином и Ларой и, увидев лицо столь улыбчивого несколько минут назад главврача, ужаснулся: такой мертвенной бледности и такого напряжения в чертах ему не приходилось наблюдать ни разу в жизни, а слова и жесты Фейлеля оставались ровны и спокойны.
Спустившись в родильное отделение, Динаэль бесшумно раскрыл дверь кабинета мадам Заиры.
— Лара, готовь операционную. Срочно. Позови Низу ассистировать…
Девушка побежала выполнять распоряжение. Дерер вошёл в кабинет вслед за Динаэлем.
На кушетке, возле которой хлопотала врач, видимо, опытная акушерка, видавшая многое, лежала без сознания светловолосая женщина…
«Красивая… — подумалось Майклу. — Как жаль, если ей не удастся помочь…» И, хотя Дерер и не был специалистом в акушерстве, он понял, что спасти можно или только роженицу, или только ребёнка. Мысль эта навела на профессора глубокую печаль: он был немолод и видел смерть не раз, но…
Дин склонился над несчастной. Женщина вдруг приоткрыла глаза. Видимо, она всё поняла. И прошептала:
— Малышей… Спасайте малышей…
Фейлель побледнел ещё больше, хотя подобное казалось уже невозможным. Женщина вновь потеряла сознание.
В кабинет вошла ещё одна медсестра.
— Низа, — ровным и тихим, как прежде, голосом проговорил Динаэль. — В операционную две детских инкубационных камеры, аппарат для искусственного дыхания…
Мадам Заира, молчавшая до сих пор, прошептала:
— Но, сэр… я не смогу… Или — или… Простите, ради Бога…
— Я знаю, — негромко ответил он и вздохнул. — Я сам… У меня нет выбора…
Спустя четверть часа в ярко освещённой операционной началась борьба за спасение жизней. Борьба людей, вооружённых только знаниями и опытом врачей. Борьба Дина за жизнь своей любимой, о чём, вызвавшийся ассистировать, профессор Дерер и не подозревал.
Сэр Даниэль, помогавший Верховному Магу систематизировать поступившие в Библиотеку пару дней назад полторы сотни чародейских свитков из Волшебного Архива, закончил свою работу и отправился к Школьному вестибюлю. Только что прозвенел звонок с последнего урока, и Эдилейн должна была вот-вот спуститься к выходным дверям.
Дед и внучка шли домой, как обычно: Эди весело подпрыгивала, а Дан, опираясь на свою трость и неспешно шагая по дороге, держал её за руку.
— Деда, — спросила девочка, — а почему папа, отдав свою силу волшебника кому-то, не пытается её вернуть?
— Как это? — переспросил Даниэль. — Ведь папа спасал маму. Иначе бы она умерла… Нельзя вернуть то, что отдаёшь добровольно и заведомо навсегда.
— Можно, — твёрдо сказала Эди. — И нужно. Это — твоё. Спас — а теперь обратно. Ведь мама уже выздоровела.
— Нет, солнышко, — ответил Дан. — Так не бывает. Такой выбор делается один раз. И изменить ничего нельзя.
Даниэль внимательно посмотрел на внучку.
— И твой папа ни о чём не жалеет, — добавил он. — Мамина жизнь важнее таланта волшебника. Тем более малая толика силы у папы осталась. Видимо, как награда за способность пожертвовать чем-то ради другого.
— Это неправильно! — возмутилась Эди. — Папа был сильнейшим магом! А теперь только морозные узоры ради забавы на стекле иногда может рисовать… Он должен найти этого кого-то, кому его сила досталась, и забрать.
— А если тот не захочет отдавать? — лукаво улыбнулся Дан. — Если он считает иначе: досталась сила мне по воле небес — значит, она моя; и не имеет значения, чья была прежде… И ведь это мнение тоже справедливо…
— Нет, — девочка поджала губы. — Папа теперь… как все… А должен быть…
Она замолчала и шла дальше, опустив голову. Даниэль тоже более ничего не говорил, но его тревожили подобные мысли внучки, тем более что девочка возвращалась к ним не однажды.