— Конечно, — ответил Динаэль. — Пусть собирается. И после паузы шёпотом добавил:
— А я буду каждый день видеть почти твои глаза…
Эливейн вошла в комнату Эди. Та в растерянности сидела на кровати. На стульях, диване, столе — везде валялись разбросанные вещи.
— Мамочка, я не знаю, что взять, — призналась Эдилейн. — Ведь это очень большой город. И далёкий. И что там носят?.. И вообще…
— Не тревожься о том, что тебе пока неизвестно, — улыбнулась Эливь. — Город, куда ты едешь с папой, правда, большой и красивый. Отец будет, конечно, очень занят, но как показать тебе достопримечательности — придумает… А из одежды возьми вот это, — мама протянула дочери одно из платьев, лежащих на спинке кровати. — Красиво и современно… А в тёмно-зелёном бархатном костюме тебе будет удобно в дороге. Если же у папы окажется свободным вечер, и вы куда-нибудь пойдёте, то он поможет тебе приобрести подходящий наряд.
Эди вопросительно посмотрела на маму.
— Может, в театр или на концерт, или на какой-нибудь приём, если папе понадобится, — пояснила Эливейн. — И не бойся: лучше, чем отец, никто не подберёт тебе платье.
Эдилейн сидела в карете напротив отца и смотрела в окно. Конечно, её привлекали новые места, но сейчас мысли её были поглощены иным.
Эди считала, что она хорошо знает своих родителей: знает всё об их характерах, интересах, способностях, об их жизни. Теперь ей казалось, что она глубоко заблуждается.
Отец нечасто покидал Долину. Всегда по делам. Мама — и того реже.
Сборы родителей были незаметными, какими-то будничными. Эдилейн никогда не обращала на них внимания.
Правда, Фейлели совершали и семейные путешествия. Но это было иное. Маленькая Эди больше привлекалась старшими братьями, по-мальчишески шумными и весёлыми. Потом поездки стали менее длительными из-за ещё слишком крохотных сестрёнок.
Сейчас Эди ехала с отцом, очень далеко, в огромный незнакомый город. И с ней в карете сидел не тот Динаэль Фейлель, к которому она привыкла, которого обожала и почитала, а новый для неё человек, у которого были любимая работа и уважение людей, который оказывался умён и красив не только для родных. И Эди вдруг ощутила в себе рождение новой гордости и за отца, и за маму, столько лет неизменно преданных друг другу.
Когда утром второго дня карета въехала на широкие мощёные улицы огромного города, Эдилейн уже не думала ни о чём, кроме того, что видела за окошком. Отец негромко рассказывал ей о мелькавших за стеклом домах, скверах, переулках. Казалось, что Дин знал о вчерашних раздумьях дочери, и потому тогда молчал, а сегодня, следуя за её любопытным взглядом, вёл увлекательное повествование.
Карета остановилась перед великолепным особняком.
— Что это? — спросила Эдилейн.
— Гостиница, — улыбнувшись, ответил отец. — Приехали. И Динаэль надел на свои руки тонкие изящные перчатки.
— Зачем? — удивилась Эди. — Я и не знала, что ты такой… такой… франт.
Динаэль снова улыбнулся.
— Ну, — ответил он, — франтом меня считают. Это верно… Но… это вы привыкли к моим ладоням. А чужим это видеть вовсе не обязательно.
Эди слегка нахмурилась своей глупости: она, действительно, давно привыкла к тонким шрамам на руках отца.
Хозяин отеля — надо заметить, одного из лучших в городе, гордый предоставленной ему честью принимать в своих апартаментах лучших врачей со всех концов света, был в приподнятом настроении: он узнал, что на конференцию прибудет Динаэль Фейлель. Дело в том, что восемь лет назад сын господина Вальдо чуть не умер от неизвестной болезни. Тогда один из постояльцев, узнав о горе владельца гостиницы, рассказал о чудесном докторе из Зелёной Долины… И Дин спас мальчика, как спасал многих — своим талантом и любовью к людям. Теперь господин Вальдо желал отплатить добром за добро.
Подошёл управляющий, Донат. Это был человек средних лет, весьма любезный, но не разделявший искреннего уважения к медикам своего босса. И причины тому имелись: его мать умерла в возрасте сорока пяти лет от воспаления лёгких, а лечивший её врач оказался просто несведущим шарлатаном. Господин Донат теперь не доверял докторам.
— Сэр, — обратился он к мистеру Вальдо. — Позвольте мне всё же узнать, для кого оставлен Вами лучший номер отеля? Простите меня и не сочтите за дерзость, но я только что объяснялся с сэром Солуной. Вы же понимаете, что ему трудно угодить, а он постоянный клиент и весьма состоятельный.
— Прощаю Вам Вашу дерзость, — ответил хозяин гостиницы. — А Солуна сам бы уступил этому человеку не то что номер, но и часть своего состояния. Извините, что не предупредил Вас сразу. Мне бы хотелось предоставить лучшее в гостинице к услугам мистера Фейлеля.
Господин Донат внимательно посмотрел на хозяина.
— Вы хотите сказать, что этот человек, пожалуй, единственный, на кого не распространяется моё недоверие к медикам, приедет на конференцию?