Легенда о хрустальном яйце

Полковым связистам надлежало обеспечить связь между наступающими подразделениями и штабом. Допотопные телефоны, которые сейчас, наверно, превратились в драгоценнейшие реликвии музеев, с трудом перекрывали расстояние в один-два километра. Они так хрипели и трещали, так искажали голос, что батальонные и ротные часто не понимали, что им приказано: наступать или отступать.

Бывало, прямо на виду у немцев тащат связисты провод. Вокруг рвутся мины, истошно визжит шрапнель. Путь провода нередко отмечался кровью солдат. И вот, когда до назначенного пункта оставалось каких-то сто метров, вдруг кончался провод. Сколько человеческих жизней забрала эта примитивная связь! Сам Шмаков не раз находился рядом со смертью. И если действительно судьба бережет солдата на фронте, то Шмаков должен быть благодарен своей судьбе. За время войны в Задонском полку сменилось семь командиров, два из них скончались на руках у Шмакова, на поле боя.

 Посуровел Павел за годы войны. На висках проглянула седина. Первая глубокая морщина прорезала лоб. Тридцать ему исполнилось в польских окопах. Так и не заметил, как из Павла превратился в Павла Васильевича. Свист пуль, окопную стужу, сыпняк — вот что уготовила ему судьба вместо привычной тишины библиотек и лабораторий. И только одна случайная встреча в прикарпатской деревушке, на берегу безымянной речки, с новой силой напомнила о былом.

...В горнице, которую хозяйка отвела для ночлега русскому офицеру, было темнее, чем на дворе. Единственно, что разглядел он, это лицо богородицы, освещенное мерцающим языком лампады. Шмаков остановился в дверях, не решаясь идти дальше.

В сени вбежал вестовой Шмакова Родионов.

— Ваше благородие, до вас просится прапорщик со штаба армии, — доложил Родионов. — Они, говорят, по личному делу. Как прикажете?

— Что я могу приказать? — усмехнулся Шмаков.— Пригласи сюда, только сперва лампу где-нибудь раздобудь.

Шмаков любил своего вестового. Он прошел с ним через всю войну, от самой Тулы, где был сформирован их полк. Родионов оказался земляком Павла и почти ровесником. В редкие часы отдыха они, как два простых мужика, вели неторопливый разговор о владимирской землице, о крестьянском хозяйстве, о деревенских заботах. Когда Шмакову присвоили звание штабс-капитана и назначили полковым адъютантом, он, переходя на новую должность, забрал с собой Родионова...

Скрипнула дверь. В горницу просунулась рыжая голова Родионова.

— Их благородие, господин прапорщик пришли,— сообщил он.

— Пусть заходит. — Шмаков поднялся из-за стола. Натруженные за день ноги гудели, веки были такими тяжелыми, как будто на них положили два грузика. «Поспать бы», — подумал Павел. Он ничего особенного не ожидал от этой встречи, — мало ли из штаба армии приезжало в полк офицеров.

— Разрешите? — в комнату вошел совсем еще юный прапорщик. Он вытянулся перед Шмаковым и как-то по-граждански сказал:

— Господин Шмаков? Здравствуйте, Павел Васильевич. Привез вам привет от Лазарева. — Незнакомец протянул Шмакову пакет. — Неделю назад Петра Петровича видел в Москве. Ждет вас профессор с нетерпением...

Шмаков встрепенулся.

— От Лазарева? — переспросил он. — Садитесь, пожалуйста. — В одно мгновение содрал Павел с пакета бумагу. В руках оказалась книга в картонном коричневом переплете. (Я видел эту книгу в библиотеке Павла Васильевича Шмакова.)

«Выцветание красок и пигментов в видимом спектре», — прочитал Шмаков. Он раскрыл книгу, на титульном листе рукой Лазарева было написано: «П. В. Шмакову на память от автора. П. Лазарев».

Исчезла усталость, перестали ныть ноги, уже не казалось, как пять минут назад, что стоит сесть — и заснешь беспробудным сном.

Скуп и лаконичен язык научной книги, язык формул и физических определений. Но за этими буквами и цифрами Шмаков сразу обнаружил знакомые эксперименты и опыты. Нет, ему не показалось, он их узнал бы из тысячи других. Так вот почему Лазарев сюда, на фронт, прислал ему эту книгу!..

И, привыкший на войне ко всякому, штабс-капитан, счастливый и растерянный, стал снова лихорадочно перелистывать книгу: «Значит, мои опыты по поглощению света не забыты, они продолжают служить науке». И может быть, впервые здесь, в этой заброшенной чужой деревушке, которую не найдешь даже на самой крупной карте, Шмаков почувствовал себя ученым. Что из того, что на нем истоптанные солдатские сапоги и видавшая виды шинель офицера русской армии? Он — ученый. Разве не свидетельство тому эта книга в коричневом переплете?

Ему почудилось, будто перенесся он за тысячу верст в Москву. Будто и не покидал лаборатории Лебедева. Вот склонился он над своим спектрографом. За каждым движением его рук внимательно следит Лазарев. За столом напротив с поразительной настойчивостью экспериментирует с красками Сергей Вавилов, рядом исследует электрические разряды в газах Аркадий Тимирязев — сын знаменитого Тимирязева. За стеной, в своем кабинете, работает неутомимый труженик профессор Лебедев. Как всё это вдруг ожило в памяти, хотя срок прошел немалый...