Легенда о лиловом драконе (СИ)

— Теперь будет, конечно, посложнее, — задумчиво ответил он, и на лице его появилось выражение упрямой целеустремленности. — Но предать мечту — все равно что предать себя: лучше сразу в гроб. Уж ты-то должен меня понимать.

Лил склонил голову на бок и изучающее посмотрел на Эйнарда, пытаясь решить, какую часть собственной жизни стоит тому поведать в качестве обещанной истории про дракона. Пожалуй, если прикрыть собственные чувства к Ариане долгом и благодарностью за спасенную жизнь, больше утаивать ему нечего. Да и не узнает Эйнард из его рассказа ничего, что не было бы известно любому армелонцу старше десяти лет. Одним больше, одним меньше…

Эйнард слушал с завидным вниманием, не перебивая, а словно складывая отдельные кусочки мозаики в единый узор. А когда Лил закончил, тяжело вздохнул.

— И я еще жаловался тебе на свою жизнь, — пристыженно проговорил он. Лил усмехнулся.

— Ты вроде не жаловался, — заметил он. — Да и мне жаловаться не на что. Вряд ли хоть один дракон может похвастаться тем, что трижды вырвался живым из рук охотников.

Эйнард качнул головой.

— Ты рассуждаешь не как человек, — заявил он, заставив Лила напрячься и сузить глаза. — Вернее, не так. Ты рассуждаешь, как обиженный богами человек. Есть такие: слепые от рождения или не умеющие ходить. Они ничего не могут сделать со своим недугом и смирились с этим. Их сложно осуждать, не побывав в их шкуре, не прочувствовав на себе, каково это — быть неполноценным и жить среди жестоких собратьев со своим увечьем. Мальчишки дразнят, кидаются камнями; взрослые люди смотрят либо с жалостью, либо с отвращением: не думай, что я не знаю, — за десять лет чего только не насмотрелся. Так вот эти люди либо озлобляются с годами на весь мир и окончательно становятся изгоями, либо стараются принять его таким, каков он есть, вместе с этим отношением к себе. Только это неправильно. И тот, и другой способ выживания изначально лишает такого человека права на достойное существование. Потому что отношение к нему других людей является следствием его собственного поведения и восприятия мира. Вот ты сказал, что доволен своим успехом выживания в борьбе с людьми. Да ни один простой человек не посчитает нормальным охоту на себя! А ты считаешь. И словно предлагаешь противникам попробовать еще раз. И они попробуют, уж будь уверен, — такова человеческая натура. Им все равно, по какой причине ты так себя ведешь. Все, что выделяется из обычной манеры поведения большинства, воспринимается как вызов. И наказывается соответственно.

Лил выслушал монолог Эйнарда с завидным терпением, на что сам говоривший не слишком рассчитывал, ожидая после каждого своего слова взрыва и заслуженного посыла вместе с рассуждениями. Он ведь, на деле, лез в чужую душу, не спрашивая, нуждается ли Лил в его советах и хочет ли знать его мнение. Многолетняя привычка указывать больным людям, что им делать, чтобы излечиться, взыграла в нем в самый ненужный момент и грозилась испортить отношения со спасшим его жизнь человеком. Но Лил почему-то не рассердился.

— А есть лекарство, чтобы перестать быть драконом? — вдруг насмешливо поинтересовался он, и Эйнард сразу сник. Но вовсе не по той причине, о которой подумал Лил.

— Я ведь совсем не об этом сейчас говорил, — негромко произнес он. — Лекарство от таких болезней внутри самого человека. Пока ты не научишься ценить себя и принимать таким, каков ты есть…

На этом месте Лил наконец не выдержал.

— Назови мне город, где слепого надлежит казнить за то, что у него в руках палка! — выговорил он, сверкнув глазами. — Где безногому запрещено приближаться к стенам города, а горбатого запрягают в плуг или показывают в цирке на потеху публике! Где за убийство щербатого положено денежное вознаграждение! Ты же великий путешественник: назови мне такой город, и я поблагодарю тебя за науку!

Эйнард хмыкнул: а вот это уже лучше.

— Может, ты для начала поблагодаришь меня за то, что я не сиганул в окно, узнав о твоем происхождении? — предложил он. Лил выдохнул и тихо сообщил, где он видел Эйнарда с его язвительностью. Но тот вдруг удовлетворенно улыбнулся.

— А ведь собирался же, признай! — весело заявил он. — И это после того, как ты спас мне жизнь, перевязал рану, почти на себе дотащил до самого Армелона… А я тебе, между прочим, даже спасибо не сказал.

— Ты не первый, — отозвался Лил и откинулся на подушку, закинув руки за голову. — Я привык.

— Но я не привык! — Эйнард вскочил и в волнении сделал несколько шагов по сараю: как же паршиво, оказывается, когда тебя считают подлецом. И подозревают в намерениях, которых у тебя сроду не было. И лишь потому, что такой образ давно сложился и, чтобы его разрушить, требовались какие-то необыкновенные поступки.

Эйнард остановился, осекшись. Чьи чувства он сейчас разбирал: свои или Лила? Он-то лишь раз почувствовал такое к себе отношение. А Лил сталкивался с ним всю жизнь. И все же упорно продолжал считать себя человеком.

Эйнард сделал шаг вперед и протянул ему руку.