Легенда о Маат

Рано или поздно каждый бог делал свой выбор. Чем старше и сильнее мы становились, тем больше противились миру и собственным родителям. Кебехсенуф был хорошим сыном. Хапи и я, казалось, существовали лишь для того, чтобы действовать вопреки воли отца. Не знаю, почему всегда думал, что со мной и Сатет не случится подобного. Рано или поздно моя девочка вырастет, и если то, что сейчас происходит, – действительно наше будущее, мы будем бороться по разные стороны. Я знал, что всегда буду на стороне Маат.

Сглотнув, я посмотрел в сторону. Высшие просто остолбенели и все как один уставились вперёд. Рот Онуриса шевелился, когда я смотрел на него в последний раз, а теперь он весь словно превратился в камень. Лишь взгляд преданно и с восхищением смотрел на Маат.

И в тот миг, когда Маат заговорила с ним, меня откинуло в сторону, отделило едва различимой завесой, будто они – иллюзия, а я лишь сторонний наблюдатель.

– Отправляйтесь к Гору. Убейте его наконец, когда взойдёт солнце. Возвращайтесь с его головой и хорошими вестями о количестве павших неверных.

Страх.

Отчаяние.

Непонимание.

Я закрыл глаза, и дикая боль, вспыхнув в груди, пронзила всё тело. А потом… потом ничего не было. Лишь звенящая тишина. Столь тихо и одновременно громко, что хотелось выцарапать себе мозг, лишь бы избавиться от этой громкой тишины. Выцарапать себе глаза, лишь бы не видеть, как в оскале сломался рот Маат.

Чья-то рука схватила мои пальцы. Реальность зашаталась, затрещала по швам. Бастет вцепилась в меня, чтобы не упасть, когда нас тряхнуло ударной волной. Я попытался открыть рот, закричать, но меня ещё удерживали тиски иллюзии. Я не мог ничего сделать – только смотрел, как Маат, точнее её тело, наклонилось к уху Онуриса, у которого из глаз и носа текла вязкая чёрная жижа.

– Ты верный, хоть и глупец, Онурис. Почему ты пытался бежать?

Рот Онуриса распахнулся от боли, и из его горла вырвался крик. Он вопил, пока то, что когда-то было моей женой, вонзало в него невидимые ножи.

– Я убил Гора, – прохрипел Онурис, когда боль оставила его. – Я сделал, что ты велела.

– Но пытался сбежать! – Голос Маат ещё никогда не казался мне таким мерзким.

– Потому что больше так не могу.

– Тогда я отпускаю тебя. Теперь, – верхняя губа Маат дрожала от раздражения и злости, – ты свободен.

В глазах Онуриса вспыхнула надежда. Но один взмах руки, и яркая вспышка белого света – всё, что от него осталось. Он погиб так же бесславно, как и сражался, если вообще когда-либо сражался.