Легенда о Пиросмани

– Мать болела, друг мой Никала, кашляла сильно, с кровью. Все причитала: «Швило, что с тобой будет, когда в землю уйду? По рукам пойдёшь!». Потом умерла от злой чахотки. Отца я никогда и не знала. Осталась я одна в Мирзаани. Что мне там было делать? В 12 лет кое-как добралась до Тифлиса, и меня похитили два кинто, увезли в фаэтоне под звуки шарманки. И привезли сюда, в Ортачальские сады. Тогдашний хозяин духана – сейчас его уже нет в живых, успокоился на Кукия, рядом со своими дедами, – с большой головой и волосатыми руками, сказал, что раз уж родилась красивой, надо делиться этой красотой с другими! Говорил, что мои «губы похожи на только что распустившийся бутон, обещающий неземные наслаждения тому, кто покорит сердце этой красавицы…». Он видел мои слёзы, рыдания и протест. Но на отказ у меня уже не было сил: первый раз я сказала «нет» и покачала головой – и осталась голодной на два дня. Снова покачала головой – и опять сидела взаперти два дня без воды и хлеба. И в третий раз покачала… а потом согласилась. Овладел он мною и с того дня изменилась моя судьба, навсегда заклеймив меня несмываемым позором…

Потихоньку научилась пить и курить, сначала махорку и трубку, а потом вот появились папиросы. Когда мне минуло четырнадцать, я стала на содержании у князя дигомского. Потом – у князя ортачальского. Он один табак нюхал, и пил – не закусывал… Один раз, помню, даже Его Сиятельство князь Акаки Цицишвили заезжал повеселиться… Но что князья, брат мой Никала? Они сами бывают бедны, оттого и прижимистые такие. Что у них есть, кроме имени, титула и герба? Ничего! Но никого в свой круг не пускают. Считают ниже своего высокого достоинства. Даже авлабарских и сололакских купцов 1-й гильдии. Зато те имеют большие деньги, а значит – почёт и уважение! Когда я однажды сказала ему, что мне нужны деньги, он устал угрожать, что бросит меня. Укорял и приговаривал:

– Я тебя так кормлю, что должна меня на руках носить. Клянусь своими усами, что ты ещё пожалеешь! Горькими слезами будешь заливаться. Потому что князья на улице не валяются!

А когда мне исполнилось 17, стал ко мне сам русский генерал наведываться. Иван Николаевич. Жандарм его сопровождал, откидывал подножку экипажа, дверцу открывал, и светловолосый красавец, высокий и статный, в светлом кителе с генеральскими эполетами, вылезал оттуда и, быстрым шагом, чтобы его не заметили, направлялся ко мне, тихо напевая:

«Однажды русский генерал

Вдоль по Кавказу проезжал

И грузинскую он песню

По-менгрельски напевал…»

И говорил потом приятным своим голосом:

– Здравствуйте, фиалочка, отрада моя! – и подносил руку к фуражке. Говорит, честь отдавал, а я уверена, что глаза свои прикрывал от моей ослепительной красоты.

Я отзывалась на его приветствие: «Здравие желаю, Ваше Высокопревосходительство!» Так он радовался, как юнец, этим словам!

Помню, спрашивал он меня, мол, «скажите мне, душенька, какое вино лучше – красное мукузани или напареули?» А я отвечаю – «гурджаани».

А он:

– Вина у вас изумительные на Кавказе. Но весьма коварные. Пьются очень легко, только с некоторого момента вдруг обнаруживаешь, что встать уже и не можешь! С головой всё в порядке, а ноги, ноги то уже не идут!

А потом:

– Душенька, гостил я недавно в доме известного писателя Мачабели, слышал там чудесную песню некой Вариньки Мачавариани на стихи великого Акакия Церетели. Уж очень красивая песня была. «Сулико» называлась…

В этот момент я запела её:

Увидал я розу в лесу,

Что лила, как слёзы, росу.

Ты ль так расцвела далеко,

Милая моя Сулико?

– Душенька, да это же та самая песня! До чего же она красивая! Душа ликует! А голос ваш – как прохладная вода, которой жаждет земля… Научите и меня петь «Сулико».

А когда Его Высокопревосходительство узнал, что «сулико» как раз и означает «душенька», то так обрадовался, что и меня стал звать Сулико. Бывало, рассказывал истории интересные из своей военной службы. Один раз поведал, что когда он был ещё совсем молодым прапорщиком, полковник предложил ему вопрос о том, как следует отступать при превосходном числе неприятеля. Он ответил:

– Ни при каком числе российскому воину отступать не приличествует.

– Ну, а если бы вашу роту атаковало скопище тысяч в пять?..

– Отбился бы… И тому примеры из героической истории нашей имеются, Ваше Высокоблагородие, – отвечает он.

– Ну, а тысяч десять?..

– Надеялся бы на Бога, господин полковник.

– Это хорошо… Но представьте себе, что на вас набросилось бы видимо-невидимо…

– Стал бы готовиться к смертному часу… а об отступлении бы и не подумал.

– Я думаю, его больше и экзаменовать нечего? – обратился полковник к окружающим.

– Разумеется, офицер будет бравый. Ну, Иван Николаевич, поздравляю тебя с эполетами!

* * *