Легенда о Пиросмани

А ведь ещё совсем недавно ему казалось, что скоро он получит то, чего ждал так долго. Ощущение счастья было таким близким, а всё остальное, что происходило вокруг, делалось рядом с ним не имеющим значения, тусклым и ничтожным. Но ощущение это оказалось напрасной иллюзией, а мечты и чаяния – просто глупыми фантазиями. Всё это рухнуло в одночасье, как замок на песке, растаяло как мираж в раскалённом воздухе, а жизнь приняла печальные очертания холодной пустыни. А он, он-то искренне верил, что обладает безграничным разнообразием богатства возможностей, чтобы строить мечты, а потом воплощать их в жизнь.

Увы, от всего этого ничего кроме вреда!

Потому что ему, в его возрасте, нельзя питать пустые надежды на лучшее!

Его время ушло безвозвратно, оно никого не ждёт! Кануло в далёкое прошлое и осталось там, в глухой безвестности. И теперь уже всё равно, что преподнесут ему своенравные небеса, не терпящие чьей-либо воли над собой. Он, с покорностью агнца, примет очередной удар судьбы, любое, хоть самое жестокое, злосчастие на свою голову!

Даже смерть он готов принять молча.

Каждый ведь умирает когда-нибудь – рано или поздно – в собственной постели или под ступенями грязной лестницы. Человеку не дано знать, в каком последнем приюте приуготовлено для него вечное ложе покоя. И уйдёт он один. Все ведь уходят в одиночку, непременно в одиночку. Так и он – уйдёт в неизвестность, разделив участь всех прочих наивных простаков, которые, как и он, гонялись за миражами всю свою жизнь, пока не пришёл их последний час.

Он закрыл глаза и замер, изнемогший и обессиленный от голода, бесцельного дневного блужданья и бессонных томительных ночей под первой же парадной лестницей какого-нибудь дома…

Никто в Тифлисе больше не видел его смеющимся, никто не слыхал от него шутки. А тем немногим горожанам, кому не довелось услышать о несчастной истории любви Нико Пиросмани, со стороны было удивительно видеть человека, одетого в заморский костюм из дорогого крепа – чёрного и двубортного, модно приталенного по фигуре, с высоким воротником и широкими лацканами, да с укороченными рукавами, чтобы манжеты ещё недавно белой рубашки выступали из-под рукава.

Что он делает здесь? Под пеклом полуденного солнца, когда все приличные горожане ищут спасительной тени? Лакированные его ботинки более не скрипят от новизны, а безропотно принимают на себя удары неровных булыжников разной величины, смиренно служа своему патрону и медленно покрываясь сероватой мучнистой пылью. А он, этот странный господин, и не замечает, что шнурок его правого ботинка давно развязался и сиротливо болтается в дорожной грязи. Не чувствует он потёртостей и кровавого волдыря на пятке. Не поёт, не смеётся, не кричит и не плачет он, ещё не старый, но на вид – почти старик, бледный, небритый, больной, оборванный. Ходит себе средь бела дня по улочкам Тифлиса, отсвечивая слабой тенью своего угловатого силуэта, как серый призрак прошлого величия, ещё живой при уже давно умершем хозяине, жизнь которого поглотило страшное несчастье.

Ближе к вечеру он подыскивал себе бесплатный кров, и находил его там, где придётся. Парки, скверы, берег Куры, подъезды и подвалы домов на постепенно пустеющих улицах, в сумерках уходящего тёплого дня, открывали ему свои объятия, давая временное пристанище, иногда – неприветливое, но чаще – вполне сносное, где он, после долгого мытарства обустраивая неприхотливый ночлег, должен был испытывать истинное блаженство.

Но облегчение не приходило. Бывало, забившись в какой-нибудь угол тёмного каменного подвала, он начинал бредить и порой терял сознание.

– Конченый я человек! – твердил он самому себе в полумраке. И задавался вопросом:

– Неужели всё, что мне осталось, это одни страдания?

Но ответом ему была тишина, уютно поселившая среди старых матрасов, поломанных керосиновых ламп, ненужного тряпья, каких-то пустых банок и толстого слоя пыли.

Но даже покой не бывает вечным!

Вот и сейчас безмятежное затишье нарушила назойливая муха, которую он стал отгонять, а она продолжала кружиться над ним и гудеть, то и дело садилась на его волосы, лоб и руки. И его уши стали глохнуть от этих звуков.

В углу подвала – липкая паутина клочьями свисает с балки низкого потолка. Он видит, что гадкая муха влетает в неё, бессознательно попав в самую середину ловушки. И тщетно пытается выбраться из плена, шевеля лапками, громко гудит и жужжит крыльями от отчаяния, всё сильнее и сильнее путаясь в ажурной сети, а по её нитям, натянутым как корабельные канаты, уже ползёт мерзкий паук. Крепко схватив парализованную жертву мохнатыми лапами, он начинает свой чудовищный пир. Немного спустя муха перестала жужжать, и стало так тихо, как бывает только там, где лежит мертвец.

Всё было немо, холодно и бездушно.

– Неужели единственное, что мне осталось, это страдание? – повторил он вопрос и посмотрел по сторонам. – У кого спросить? Кто знает ответ?