Легенда о Плохишах (СИ)

   Петручио стрельнул у залетного, торопящегося домой мужика пару папирос Беломорканал. Едкий дым русского чуда утешения душам не приносил, а на безлюдные Столбы опускался вечер.

   И тогда, в час необыкновенного, яркого заката, когда багряное солнце расцветило не скамейки на Патриарших прудах, а березы и сибирские ели, в поле зрения у Плохишей появились две вполне привлекательные гражданки юного и аппетитного вида.

   Соблазнительные девы неслись на сголодавшихся по общению лесных жителей, как судьба под паровоз. Петручио тер глаза, а Плохиш тихо шипел на сотоварища, боясь спугнуть чудо мимолетного видения.

   В руках дамы несли полные сетки, набитые, как видно, разнообразной, но вкусной снедью. При этом они мило чирикали, смешно вытягивая полные губки. И друзья тут же почувствовали прилив большой, неизбежной любви, которая трепетала почти прилипшими к спине, тощими кишками лесных скитальцев. Такой возможности они пропустить никак не могли.

   Уже через полчаса дамы были полностью окружены непроходимой любезностью их новых кавалеров. Плохиш глухо дожевывал колбасу с хлебом, запивая продукт прохладным лимонадом, а Петручио рассказывал благодарным слушательницам о Столбах.

   С его ненавязчивых слов выходило, что оные места были созданы исключительно для спортивной элиты, подготовки к соревнованиям и совершения великих подвигов. О подвигах юнец скромно замалчивал, делая нелепые знаки с благозначительной миной и пеной у рта. Засим двинулись показывать дамам Бабку пополам с Дедом.

   Бабка на дам впечатления не произвела. На Деда они согласились взлести, как видно доверяя его солидному старческому происхождению и скорбной каменной мине. Движение вверх производили распределенными парами, вежливо подсаживая избранных дам, в избранных местах.

   На полке опять встретились с вечерней зарею. Где-то в едва обозримом горизонте, на западе клокотал волнами дыма Красноярск. Последние оранжевые лучи солнца веером скользили по макушкам деревьев, расцвечивали багрянцем бурые стены скал. Разгоряченные лица и души мальцов холодил ветер. Их обуяло неведомое им доселе, но неприятное чувство прощания.

   Неведомо зачем, решили прыгнуть. Предложив дамам запечатлеть сей эксклюзивный момент, бросили их до времени и забрались на Деда. Встали на крайней полке, грудью в пустоту. Пахло океанами хвои, прелью прошлогодних листьев и неуловимой продолженностью одиночества.

   Хотелось улететь, но ветер лишь играл с телом, на невнятном языке рассказывая друзьям о пряном привкусе мечты, энергии ожидания и тщетности надежд. Он насквозь прошивал одежонку, холодил и звал тело вдаль.

   Даль была небом, и им казалось, что шагнуть туда очень просто. Вспомнив тот прошлый, непонятный, но нужный душе прыжок, Плохиш ободряюще кивнул волонтеру Петручио. Оттолкнувшись со всей силы ногами, друзья скользнули туда же вверх, в пустоту.

   Плохиш очнулся от сильной, ноющей боли в пятках. Кружилась голова, ломило затылок, во рту чувствовался солоноватый привкус крови. Постепенно осознаваемое положение оказалась довольно своеобразным. Он распростерся на полке в положении риз, т.е. на карачках, одновременно упираясь лбом и коленками в холодный камень.

   Перевернулся и завалился на спину, болтая в воздухе ногами, как прибитый таракан. Исключительно больно, похоже каюк обеим пяткам. Однако прочие части и конечности крушений не потерпели. Это радовало.

   Рядом в доподлинно скопированной позе пристроился друг Петручио. Со скрипом протирая лбом грязную полку, малец мычал нечто нечленораздельное, но живое.

  -- Ты как? - вопросил предводитель.

  -- Пятки бо-ольно!

  -- Встать сможешь?

  -- Не-е знаю.

  -- Тогда вставай.

   Спускались до нижних камней с охами и причитанием. Петручио хрипел, как одноименный великомученик из кинофильма о гражданской войне и дедке Чапае. К сосенкам приспособились двигать в том же положении, что возвратились в жизнь, т.е. на карачках. Когда Петручио вспомнил об оставленных в тайнике кроссовках, Плохиш обмыл это дело хорошим матом.

   Пришибленный отрок объявил себя ни в какую невозвращенцем. Обескураженный необходимостью, Плохиш принял стойку передвигающегося по саванне гамадрила и заковылял в обратную сторону на четырех конечностях.

   Темнело исключительно быстро. В ожидании доброго друга и кормильца Петручио развалился на травке поудобнее и чутка прикорнул. Разбудили его шорох и тихое, но бессмысленное бормотание.

   Мотая башкой с боку на бок, будто гранату, зажав в руке калоши, правильным ползком на Петручио надвигался раненый, но решительный Плохиш. Для личной пробы Петручио подергал ногами, боль вроде отпустила. Он еще раз посмотрел на сурового предводителя и застонал, как можно громче и тщательнее.

  -- Так далеко не уползем, - оценил ситуацию вновь прибывший.

  -- День будничный, на Столбах никого нет. Замерзнуть могем, а то и волки, - драматизировал ситуацию уже оклемавшийся Петручио.