Легенда о Плохишах (СИ)

   Жаркие волны сна полнились отголосками. Где-то в уголках страха маячил образ ведьмы Тунгуски. Стройные, белые стволы берез кружили ветвями листья, ярким хороводом блистая в ночной тьме. Горло объяла немота. Сердце сжималось в тугой ком холода. Сплетались волосы...

   По утру, Плохиш проснулся в полном одиночестве. Только тонкий запах женских духов отличал сон от привычной яви. На чердаке, в окружении лихо внимающей компании, Квасец громким голосом делился ночными снами и картинами.

  -- Во, блин! Сплю и вижу, как она ко мне идет. Сама хрупкая, тоненькая, как тростинка. Я быстро к ней, а тело паралич кувалдой хватил. Ну никак, ни одним членом. Баба одежонку сбросила, а под ней, мать честная, ничего.

   Тело белое, как в сиянии. Грудь маленькая, соски в разные стороны, и ластится ко мне, ластится. Я уж сомлел. Чувствую, паралич отпускает. Сначала на одном члене, потом на прочих. Я к ней, а она, как стена. Я прижимаюсь, прижимаюсь, а никак, никак.

  -- А дальше?! Дальше? - торопил непоседливый Петручио.

  -- А что дальше? Проснулся, сам меж двух бревен в чердаке, взлезть пытаюсь. И никак! И никак!

   Толпа разразилась гомерическим хохотом. Суетящиеся над завтраком тетки, осторожно прыскали в кулачки. День разворачивался по самые катушки. В дверь залетела свежая после умывания в ручье Филиппок.

  -- Мужики! Кто дрова колоть будет? Задницами к полатям примерзли. А ну, вставай! - крикнула голосистая русалочка и потянула за Плохишевское одеяло. Тот укрытия не отпускал.

   Дед и бабки

   Воскресеньем обошли все центральные Столбы. Веселой толпой, на ходу подхватывали знакомых и просто отставших. Вылезли Ухом на Перья, спустились вниз Огурцом. А Плохиши удивили толпу прохождением Нового Авиатора, чего прочим делать не отсоветую, копец один.

   Толпа направилась вниз до дому. Квасец умыкнул с остальными, для подачи документов в Политех. Петручио с Плохишом и Поручиком возвернулись в избу, как особо свободные от дел нерадостных.

   Женского варева оставалось почти в полкотла, так что поели с большой нагрузкой. Не пропадать же добру стало. Как завалились спать, и упомнить сложно, а утром просыпаться никто не желал.

   Гидробудильник Петрова булькал и грозился закипеть, а снизу доносился невозмутимый храп в пришлом, иностранном исполнении. Петров перевернулся сбоку на бок, но мочевой пузырь не успокаивался.

   Снаружи вовсю палило солнышко, а внизу при закрытых ставнях и двери, царила ночь. Вконец обидевшись на молодых, Петров задернул чердачное окно плотной шторой и водрузил тяжелую скамейку над лазом в чердак.

   У резвых скалолазов привычки свои. На чердак они вверх ракетой идти приспособились, вот и ставили на них капканы противоракетной обороны, в виде доски над проемами. Но Поручик был зело хитрее и скамейку водрузил ножками вниз.

  -- Плохиши! Вам варенье оставлять?!

  -- Где?!!

  -- На чердаке.

   Снизу повскакивали и устремились к проему. Показалась осторожная рука, в полумраке прощупывающая место для разбега над головой. Потом отрок уцепился гробарками за края проема, качнулся и сделал выход силы на обеих руках. Где-то на излете, в самом пике движения, он достал макушкой дно лавочки. Его спуск вниз был головокружительным и достаточно громким.

  -- Ничего не понимаю! - буркнул раздосадованный Плохиш и двинулся на новый приступ шизофрении. В этот раз он ощупывал темноту тщательнее. Не найдя преграды, глубоко вздохнул, решился и сделал второй выход силы. Успех был ошеломляющим и даже с воем. Поручик подумал, что весло в его двух сильных руках оказалось бы гораздо эффективнее лавочки.

   В третий раз преграда не устояла и проявилась Плохишевская парочка с шишкой на предводительском лбе.

  -- Где варенье?!

  -- В рюкзаке, - кивнув в неизведанную сторону, сказал ловчий Петров. Парочка тут же вытрясла содержимое его куля на пол, но лакомства не обнаружила.

  -- Я не сказал, что в моем, - хихикнул веселый интеллектуал, но вид у мальцов становился явно угрожающим.

  -- А вы на Коммунар меня затащите? - опрометчиво вопросил большой любитель приключений, и сразу же мысленно раскаялся в собственной опрометчивости. Ответив "да!", иностранцы переглянулись зловеще согласованно.

   На Первом Столбе лучше всего в четверг и особенно после легкого дождичка. Небесная водица собьет с зацепов пыль и следы чужих прикосновений, вернет им первозданную силу трения и удобства. Воздух заполнит желанная свежесть и легкость движения. Галоши стоят, как влитые, пальчики не потеют от лишней суеты, и лезется на ура.

   Загорали на большом, плоском камне в Садике, развалившись на тряпье и подсунув под голову выпотрошенные рюкзаки. Плохиши уже достаточно поупирались на хитрушках. Поручик, в простоте своей, на камни грудью не кидался и советов боле не давал. Кайфовал по-простецки, кожей впитывая приятное сибирское солнышко.

   Пришел месяц август - самая восхитительная пора года. По небу плывут белые летние облака, еще не набрякшие затяжными северными дождями. Солнце вразрез них уже не давит к земле палевом, а лишь ласкает приятным, добрым теплом. Синева неба истонченно, прозрачно ярка, она питается дальней, продолженной высотою.