Легенда о ретивом сердце

— Брат! — сказал Святогор и стиснул руки Илейки так, что у того позеленело в глазах. — Будь мне братом… младшим моим. Никого не знал в жизни, никого не любил — только ее. Будь мне братом!

— Буду, — отвечал Илейка, — буду тебе братом на всю жизнь.

— Моя кончена, — просто сказал Святогор, — пора на покой. Пришла смерть матерому материку.

— Мы залечим раны, — сказал Илейка.

— Что — раны!.. — тяжело вздохнул, стиснул зубы Святогор, — Духа нет, один пар в душе… Веди меня туда, брат… на яр… Хочу взглянуть сверху. Там у меня и корста[20] готова, давно готова. Веди, — приказал Святогор, и Илейка подчинился ему.

Они стали взбираться на яр. Всею своей тяжестью повис старый храбр на Илейкином плече и все стонал, скрипел зубами. Взобрались. Святогор повернулся лицом к реке, наклонился над обрывом, по ничего не увидел.

— Мрак, мрак, — прошептал он, подняв над головою кулак, погрозил им. — Проклятье тебе, волчица! Тысячу раз! Пусть семя твое будет плевелом!

И затосковал, обмяк весь, на глазах блеснули слезы. Поддерживаемый Илейкой, медленно опустился на землю.

— Лютая баба! Так-то ты встретила своего мужа! Слышишь ты, брат мой? Она натравила на меня целую свору степняков. Они скакали вокруг меня, как бесы, а я давил их руками, но их было много и все верхом… Окружили меня и хотели убить. Я валил их с коней и топтал ногами…

Святогор остановился, увидев в руке Илейки пучок окровавленных стрел. Дрожащей рукой взял и стал внимательно разглядывать.

— Одна ведь ее… Вот она!

Старый храбр разглядывал стрелу, ничем но отличавшуюся от других, с таким вниманием, будто читал на ней невидимые для других письмена. Потом погладил ее рукой, любовно, нежно.

— Она держала… Синегорка. Впереди всех летела — бусы на груди раскатывались. А конь под нею хаканский, резвый, с позолоченной сбруей. Она свистела мне вслед, когда я прыгнул в воду, потом просвистела стрела. Ох! Вот здесь, в лопатке, торчала она. Метила в затылок, да не попала. Она всегда плохо стреляла. Прости меня, Илья, младший брат мой, за то, что я показал им спину, но я не хотел, чтобы она убила меня… Потом бы мучилась всю жизнь. Ведь она любит меня! — убежденно зашептал Святогор, и глаза его счастливо блеснули. — Ты, может, не веришь, но я-то знаю наверное. Любила и любит только меня одного. Бегала от меня много лет, а никуда не смогла убежать. Как хмель вьется по солнцу, так вилась около меня…

— Худо тебе, Святогор? — спросил тихонько Илейка видя, как покривилось лицо старика.

— Мне худо, — ответил он и тяжело задышал, — будто валун на грудь давит, а ей-то каково будет, когда придет и обнимет гроб мой? Обрыдается, горько винить себя станет, лицо обдерет о мой камень. Подними меня, Илья.

Илейка с трудом поднял его на ноги, и Святогор закричал громовым голосом:

— Простите-прощайте, деревья и долы, курганы, ты, Ока быстроструйная, светлый месяц и облака, и небо со звездами, и все, что видало меня. Прощайте все! Далеко иду…

Но ночь была глухая, и все молчало в ответ, только эхо погромыхало вдали. Тихо стало, насторожилось все. Не было ответа Святогору, и, опираясь на плечо Илейки, он пошел едва заметной тропинкой. Продирались сквозь кусты, ломали ветки. Потом остановились в укромном месте, защищенном со всех сторон камеиными нагромождениями и кустарником.

— Стой, — тихо сказал Святогор, остановившись перед кучей сухих веток, — тут…

Попытался разбросать валежник, но это ему не удалось. Разбросал его Илейка. Перед ним был каменный гроб, высеченный в скале, по-видимому, уже много лет назад. Невысокий, толстостенный. Над ним, удерживаемая уродливым стволом березки, свисала тяжелая каменная плита-крышка. Все было просто и законченно. Видимо, Святогор продумал все до мельчайших подробностей и выполнил задуманное с тщанием. Место угрюмое, кругом острые выступы скалы, сыро, но зато укрыто от постороннего глаза.

Святогор сел на край гроба и никак не мог отдышаться.

— Тайну тебе поведаю, брат, — наконец выговорил старик. — Скажу тебе, кто она. Был в давние времена народ из одних баб. Коли рождался мальчик, убивали его… А они рождались потому, что раз в год приходили бабы на Русь, потом снова бежали в степи… И жили они войной и охотой, коней объезжали искусно и правую грудь выжигали, чтобы сподручпей было управляться с луком. Знай: Синегорка одна из них. Нет их дивьего племени — все перевелись, она одна осталась. Вот и мечется, места себе не найдет никак. Она и от хакана уйдет, а уж здесь будет как пить дать… Слушай, Илейка… Пройдет месяц и еще три дня, и она придет сюда. Помни — месяц и три дня…

Святогор задумался, прикрыл глаза морщинистыми веками и сидел долго. Потом глянул на Илейку, сказал тихо:

— Придет она — не пускай в степь. Тебе препоручаю. Возьми с собой назло проклятому хакану. Укради у него Синегорку. Если бы я начинал жить, я бы знал, что мне делать — все бы проклятое семя печенегов перевел! Под самый корень! А теперь расплодилось оно. И трудно его вывести.

— Обет дал, клятву положил, — сурово произнес Илейка. — Всю жизнь вырывать тот корень…