Дни сменялись один за другим, ночи слились в единый калейдоскоп звёзд, а жизнь обернулась в нескончаемую скачку варвара ледяных пустошей на своих верных двоих - ногах. Боль утраты, приглушённая морозом, тихо стучала в такт беснующемуся сердцу. Горечь и злость на весь белый свет, притупившиеся за время прозябания души и тела в хибаре вождя троллей, возгорались с новой силой, которую не мог остудить ни тридцатиградусный мороз, ни вьюга, замедляющая движение вперёд. Только на груди в унисон с дыханием тяжко пульсировало обручальное кольцо, покрывая конденсирующий участок гусиной кожей… Измождённое тело, облачённое в тусклые и покорёженные льдами и снегами доспехи; стоптанные, околевшие ноги; мертвецки бледное лицо… Он походил на труп бесправного зомби, ведомого алчной дланью некроманта. Да только длань эта принадлежала не адепту тёмных искусств, а собственным прихотям кузнеца, его желаниям, превратившимся в материальную жажду мести.
И вот долгожданная цель предстала его очам: в нескольких сотнях метров находится стоянка гоблинов, чей шаман подкупил жителей пиков Стужи. Недолго думая, мститель обнажил свой двуручный меч. Следующие мгновения не описать ни словом, ни пером, ибо столько ненависти не видел весь белый свет за все века существования.
Всё подошло к концу: деревня в огне, а в самом её центре, в шалаше шамана, кудесник металлов прижимал в угол хозяина помещения. Его лицо озаряла сияющая улыбка блаженства – истинный убийца найден! Уже заносится для удара меч и… Вдруг перед глазами кузнеца проносятся разговор с Богом, улыбающаяся жена, старые друзья-соплеменники… Он понял, что хотел сказать ему Рэндом. Выбор за ним. А он постарается сделать его правильным, ведь месть – это блюдо, которое стоит подавать холодным. А в холоде рассудка ему сейчас не занимать. Меч опустился в стороне, не причинив шаману вреда. Кузнец ушёл, оставив подлеца в недоумении о своём спасении. Буквально в шаге от выхода из вражеской стоянки кузнец остановился на мгновение подумать… и выбросил кольцо своей умершей жены…
… Несколько продолжительных минут в томительной и давящей тишине вынуждают даже самого стойкого заговорить… Но не в этом случае. Проходили мгновения, как часы, а зал молчал. Никто не мог выдавить из себя ни слова. Только потрескивание факелов разрушало полог молчания в таверне. Каждый думал о своём впечатлении от услышанной истории: молодёжь восхищалась мужеством кузнеца, картёжники наслаждались его стремлением к цели, воры же грустили по его судьбе и той лиричности, с которой он жил, а хозяин таверны вместе с вышибалами и кухаркой заворожённо упивались любовью двух половинок и её неразрывности до праздного финала. Один только рыцарь, сидящий за барной стойкой, думал не о рассказе, а о чём-то известном только ему. Ведь человек, как ребёнок, видит только красивую обёртку, в которую завёрнута эта история. И только единицы ощущают приторный вкус обёрнутой сердцевины. Но и это не предел. Ведь из чего-то это всё сделано? Лишь прошедший через, если не всё, но хотя бы часть из услышанного, начинает ощущать ингредиенты, из которых был собран рассказ барда. Рыцарь был, пожалуй, единственным в зале, кто чувствовал составляющие… Единственным? Ну почему тогда эльф с таким грустным видом смотрит ему в глаза?..
Без лишних слов, закончив историю, без эпитафии и лирического отступления, бард поднялся из-за стола, оставив монету за кувшин с вином, к которому так и не притронулся. Все провожали его затуманенными взорами, всё ещё находясь в животрепещущем мире истории рассказчика. У выхода он вложил незаметно в ладонь владельца заведения записку и указал взглядом на одиноко сидящего в стороне воина, который опустил очи в свой стакан. Хозяин таверны, чуть поклонившись, отвернулся от вышедшего эльфа и подошёл к так и не поднявшему глаза рыцарю. Со словами: «От друга»- аккуратно сложенный листок перетёк в раскрывшуюся мозолистую от рукояти меча ладонь. В недоумении рыцарь развернул послание, прочёл выведенную красивым почерком фразу: «Цель твоя в десяти милях отсюда на вершине Осыпающегося шпиля».