Нечего удивляться, что до прихода войск и введения военного положения грабеж живых и мертвых, избиения и даже убийства были обычным делом. Да и в какой стране не произошло бы того же при подобных неописуемых обстоятельствах? Положение осложнилось еще и тем, что, по иронии судьбы, из восьмисот карабинеров в Колледжио Милитаре в живых осталось лишь четырнадцать, в то время как первый подземный удар открыл путь к свободе четыремстам профессиональным убийцам и ворам, которые отбывали пожизненный срок заключения в тюрьме Каппучини. Само собой разумеется, что, раздобыв новую одежду из магазинов и револьверы из лавок оружейников, эти негодяи зажили припеваючи на развалинах богатого города. Они даже взломали сейф Неаполитанского банка, убив двух ночных сторожей. Однако ужас перед землетрясением оказался так велик, что многие из этих бандитов предпочитали добровольно явиться на тюремный понтон, лишь бы не оставаться в обреченном городе, какую бы заманчивую добычу он им ни обещал.
Что до меня, то никто не причинил мне ни малейшего вреда – напротив, все были трогательно добры и приветливы со мной, как и друг с другом. Те, кому удавалось раздобыть еду или одежду, всегда охотно делились с теми, у кого ничего не было. Какой-то незнакомец, по-видимому, вор, даже преподнес мне прекрасный дамский стеганый халат – редко я получал столь приятные подарки.
Как-то вечером, проходя мимо развалин какого-то палаццо, я увидел, как хорошо одетый человек бросает куски хлеба и морковь двум лошадям и маленькому ослику, которые были погребены в подземной конюшне. Сквозь узкую щель в стене я с трудом разглядел несчастных животных. Незнакомец сказал, что два раза в день приносит сюда все съедобное, что удается раздобыть: вид умирающих от голода и жажды животных причиняет ему невыносимые страдания, и он готов был бы разом прекратить их муки, застрелив из револьвера, но у него не хватает для этого духа – он не может убить даже перепелку.
Я с удивлением посмотрел на его красивое, умное и очень симпатичное лицо и спросил, сицилианец ли он. Нет, ответил он, но он прожил в Сицилии несколько лет. Полил сильный дождь, и мы ушли. Он спросил, где я живу, и, услышав, что дома у меня, собственно говоря, нет, поглядел на мою промокшую одежду и предложил переночевать у него – он с двумя товарищами живет совсем недалеко. Мы ощупью пробрались между обломками обрушившихся стен и кучами разбитой мебели, спустились по какой-то лестнице и очутились в большой подземной кухне, слабо освещенной лампадой, которая висела на стене под цветной литографией Мадонны. На полу лежало три матраца, и синьор Амедео сказал, что я могу спокойно спать на его постели – он и его друзья намерены всю ночь искать под развалинами остатки своего имущества. Меня угостили прекрасным ужином – и это была вторая приличная еда со времени моего приезда в Мессину. А в первый раз я как следует наелся дня за два до этого, когда в саду американского консульства случайно наткнулся на веселый пикник, организованный моим старым приятелем Уинтропом Ченлером, прибывшим утром на своей яхте с продовольствием для голодающего города.
На матраце синьора Амедео я прекрасно выспался и проснулся лишь утром, когда хозяин и его приятели благополучно вернулись из опасной экспедиции – а она действительно была опасной, так как войска получили приказ стрелять без предупреждения в тех, кто будет пытаться унести что-либо из-под развалин даже собственного дома. Они бросили узлы под стол, сами кинулись на матрацы и уже крепко спали, когда я уходил. Хотя любезный хозяин вернулся смертельно усталым, он не забыл сказать, что я могу жить здесь сколько захочу, а мне, разумеется, только того и надо было.
На следующий вечер я снова ужинал с синьором Амедео, а его товарищи уже крепко спали на своих матрацах – все трое собирались после полуночи снова выйти на работу. Такого приветливого человека, как мой хозяин, я никогда еще не встречал. Услышав, что я без денег, он тотчас же предложил мне пятьсот лир, которые, к моему сожалению, я до сих пор не отдал. Я не мог не выразить удивления по поводу охоты, с которой он готов ссужать деньги совершенно незнакомому человеку. Он с улыбкой ответил, что я не сидел бы тут, если бы он мне не доверял.
На следующий день, когда я искал труп шведского консула под развалинами отеля «Тринакрия», передо мной появился солдат и взял ружье наизготовку. Я был арестован и отведен на ближайший караульный пост. Дежурный офицер не без некоторого труда разобрался в моей малоизвестной национальности, затем внимательно изучил пропуск, подписанный префектом, и наконец освободил меня, ибо единственной найденной у меня добычей был обгоревший журнал шведского консульства. Но я ушел, испытывая некоторую тревогу, так как заметил недоуменный взгляд офицера, когда не сумел назвать свой адрес – я не знал даже названия улицы, на которой жил мой любезный хозяин.