Легенда о Сан-Микеле

Тем временем наступили сумерки, и я побежал со всей мочи, так как мне почудилось, что за спиной раздаются тихие шаги, словно кто-то меня выслеживает. Однако я добрался до своего ночного приюта без всяких приключений. Синьор Амедео и его товарищи уже спали. Я, как всегда, был отчаянно голоден, тут же принялся за ужин, который оставил мне заботливый хозяин, и решил не ложиться до их ухода и предложить синьору Амедео помочь в его розысках.

Не успел я подумать, что должен отблагодарить его за гостеприимство хотя бы таким образом, как снаружи раздался пронзительный свист и тяжелые шаги. Кто-то спускался по лестнице. В одно мгновение трое спящих вскочили с матрацев. Раздался выстрел, и по ступенькам к моим ногам скатился карабинер. Я быстро наклонился, чтобы посмотреть, жив он или мертв, и вдруг увидел, что синьор Амедео целится в меня из револьвера. В тот же миг в комнату хлынули солдаты, раздался еще один выстрел, и после отчаянной борьбы все трое были схвачены.

Когда моего хозяина вели мимо меня в наручниках, связанного крепкой веревкой, он повернул голову и бросил на меня взгляд, исполненный такой ненависти и такого презрения, что у меня кровь застыла в жилах. Полчаса спустя меня снова отвели на тот же пост, где и заперли на ночь.

Утром меня допрашивал тот же офицер, уму и благожелательности которого я, вероятно, обязан жизнью. От него я узнал, что мой хозяин и его товарищи были сбежавшими из тюрьмы преступниками, присужденными к пожизненному заключению, и все они были «в высшей степени опасны». Амедео оказался знаменитым разбойником, который в течение многих лет держал в страхе окрестности Джирдженти и имел на своем счету восемь убийств. Это он со своими подручными ограбил накануне Неаполитанский банк и убил двух сторожей, пока я мирно спал на его матраце. Все трое были на рассвете расстреляны. Они потребовали священника, исповедались в грехах и смело встретили смерть.

Офицер поблагодарил меня за важную роль, которую я сыграл в их поимке. Я посмотрел ему в глаза и сказал, что отнюдь этим не горжусь, ибо давно уже понял, что не гожусь в прокуроры, а тем более – в палачи. Меня это не касалось, его – касалось, а может быть, и нет. Бог знает, как наказать, если хочет наказать, и знает, как взять жизнь и как ее даровать.

К сожалению, мое приключение дошло до ушей корреспондентов, которые дежурили у границ запретной зоны – в город их не пускали, и правильно делали. Все они жаждали сенсационных новостей – и чем неправдоподобнее, тем лучше, а моя история, разумеется, могла показаться весьма неправдоподобной тем, кто не был в Мессине в первую неделю после землетрясения. Но мне повезло: фамилию мою записали неправильно и это спасло меня от широкой известности. Тем не менее я узнал от компетентных лиц, что это не спасет меня от длинных рук мафии, и на следующий день отплыл на лодке береговой охраны в Реджо.

Реджо, где при первом же подземном толчке погибло двадцать тысяч человек, был столь же неописуем, как и незабываем. Еще ужаснее был вид маленьких, разбросанных среди апельсиновых рощ прибрежных селений – Сцилла, Каннителло, вилла Сан-Джованни, Галлико, Арки, Сан-Грегорио – эта прекраснейшая область Италии превратилась теперь в огромное кладбище, где среди развалин лежало более тридцати тысяч мертвецов и много тысяч раненых: две ночи они безо всякой помощи оставались под проливным дождем, который затем сменился ледяным ветром с гор, а рядом по улицам, обезумев, бегали тысячи полуголых людей и вопили от голода.

Еще дальше к югу землетрясение, по-видимому, достигло наивысшей точки. В Пелларо, например, где из пяти тысяч жителей в живых осталось лишь человек двести, я не мог даже различить место прежних улиц. Церковь, в которую забились перепуганные люди, обвалилась при втором толчке и похоронила всех в ней находившихся. Кладбище было усеяно разбитыми гробами, которые буквально выбросило из могил, – я уже видел это жуткое зрелище на кладбищах Мессины. На куче развалин, оставшихся от церкви, сидело человек десять женщин, дрожавших от холода в своих лохмотьях. Они не плакали, ничего не говорили и только сидели неподвижно, склонив головы и полузакрыв глаза. По временам одна из них обращала тусклый взор на старого священника в ветхой сутане, который стоял несколько поодаль в группе мужчин и отчаянно жестикулировал. Иногда он с ужасающим проклятием потрясал кулаками в ту сторону, где за проливом лежала Мессина: Мессина – город Сатаны, Содом и Гоморра одновременно, причина их бедствия! Разве он не предсказывал, что рано или поздно это скопище греха… – выразительный взлет и падение старческих рук яснее слов объясняли суть пророчества: кара Божья!