Легенда о старом маяке

– У тебя нет выбора. Пора домой, Глен. – Папа поднял руки, и Гленнон неосознанно съёжился и отстранился, хотя папа никогда его прежде не бил. – Это всё твоя вина. Я всё делал правильно.

Если папа всё делал правильно, почему Гленнон всегда чувствовал, что всё неправильно? Почему всё казалось ему неправильным, когда он находился на острове… Когда он был рядом с папой?

– Вижу, ты пытаешься думать. Ну, в этом ты не силён – ты не особо сообразителен. Но ладно. Для этого есть я, – папа явно с гордостью похлопал себя по груди. – Ты выдумал, что я во всём виноват и что надо бежать.

Но Гленнон не выдумывал. Он ни в чём не был виноват. Он хорошо соображал и правильно всё запоминал. Он отлично всё помнил. Фокус был в том, что, пока с ним всё было хорошо, папе было нехорошо. Острову было нехорошо.

Нельзя было кричать на него и отчитывать. Нельзя было заставлять его чувствовать себя дураком. Нельзя было убеждать его, что он не умеет высказываться или выражать эмоции. Нельзя было заставлять его бояться в собственном доме собственного папы.

– Глен…

Собрав последние силы, мальчик попытался крикнуть, но получился только шёпот:

– Меня зовут Гленнон. Я не хочу, чтобы меня называли Глен. И оставь меня в покое.

– Пора домой.

– Оставь меня в покое. Я не обязан тебя слушать. – Он знал, что в кармане у него есть пара ярких красных берушей. Их можно достать, но они не были ему нужны. Он и так мог не слушать ужасных слов папы.

– Пора домой.

– Так это ты меня преследуешь, – произнёс Гленнон, наконец поняв, что сказала смотрительница Санч. «Ты узнаешь, что на самом деле преследует тебя».

Гленнон наклонился к Симусу и понюхал его сыроватую шёрстку. Теплота и здоровье кота придали ему сил.

– Пора домой.

Гленнон не желал ни слушать, ни отвечать. Остров Филиппо и его маскировка ничего большего и не заслуживали. Он больше ничего ему не скажет. Ни единого слова. Ни единого.

– ПОРА ДОМОЙ!

В этом вопле было столько ярости, что перед глазами Гленона завертелись чёрно-красные круги. Толпа крыс, притворявшихся папой, одновременно запищала. Этот шум заполнил уши Гленнона, и снова поднял вопрос: «Кем он должен быть теперь?»

Счастливым Гленноном или Гленноном, старающимся угодить папе, Гленноном, умеющим перестать плакать, когда на него кричат, потому что если плакать, когда на тебя кричат, кричать будут только сильнее?

Крысы шипели и скрежетали зубами. Этот шум постепенно превратился в шорох волн, набегающих на пляж, и тогда Гленнон понял: не нужно быть каким-то особенным Гленноном. Он может быть… просто Гленноном. Он может быть собой. Это может не понравиться папе – ему вообще ничего не нравилось, – но это нравится самому Гленнону!

Мальчик не откликался на призывы острова-папы возвращаться домой. Это был его собственный выбор. Именно такой он и должен был сделать.

Мимо, словно кулак, свистнул порыв ветра, и что-то тяжёлое плюхнулось в воду, свалив и Гленнона.

Он набрал воздуха в лёгкие и крепче прижал Симуса. Озеро Верхнее навалилось на него.

От ледяной воды прерывалось дыхание. Он отчаянно барахтался, стараясь вынырнуть на поверхность. Когда ему это удалось, папы уже не было.

Праздник закончился. Остров Филиппо исчез. А Гленнон не исчез вместе с ним!

35

Тёплые руки подхватили Гленнона. Дядя Джоб держал его крепко и нежно, Гленнон и Симус тут же стали обсыхать и греться.

Гленнон осмотрелся и увидел, что шторм на озере утих. Спокойное и тихое озеро с мягко плещущимися волнами совсем не походило на то, каким было всего несколько минут назад. Призраки, которые хотели погубить их, тоже исчезли. Остались только любящие Гленнона люди. Живые – мама, Ли, Гибралтар. И умершие – дядя Джоб, Таунсенд, мистер Трекслер, смотрители Дельмонт, Орвелл, Ортес и смотрительница Санч.

– Острова больше нет! – вопила Таунсенд в восторге.

– Вот как! Остров исчез, а нас с собой не забрал! – смотрительница Санч протянула руки к звёздам.

Призраки подошли к живым. Смотрительница Санч – к маме, смотритель Дельмонт – к Гибралтару, а Таунсенд – к Ли. Пробитая лодка Таунсенд, истекавшая водой, начала медленно подниматься из озера. Призраки вытягивали её.

– Что ты сделал, Гленнон? – спросила Таунсенд. – Я видела, как ты разговаривал с Эвереттом, а потом… все исчезли.

Гленнон взглянул на смотрительницу Санч, и слова замерли у него на губах. Им овладело непонятное смущение. Ему не хотелось разговаривать. Он чувствовал себя неуверенно и озадаченно. Ему не хотелось говорить о папе.

Мальчик оглядел стоявших вокруг и увидел на их лицах только любовь.

– Ты в безопасности, – словно говорили они.

Никому не хотелось вспоминать о происшедшем. Не в этом ли часть проблемы?

Глубоко вздохнув, Гленнон заговорил:

– Остров принял облик папы. Он говорил со мной. Мне это не понравилось. Он довольно грубо пытался убедить меня вернуться. – Мальчик потрепал Симуса. – Я сказал, чтобы он убирался прочь.

Прижавшись к руке дяди Джоба, чтобы согреться, мама прошептала:

– Невероятно…

– Нелегко решиться оставить всё позади, – заметила смотрительница Санч, – нелегко меняться.