Легенда о Тристане и Изольде

Тристану к милой нет пути.
Подальше должен он уйти
От гнева Марка-короля[120].
Грозит ему беда большая:
Король решился, не взирая
Уже на близкое родство,
Схватить и умертвить его.
Племянник первый изменил —
Он королеву соблазнил.
10 И с сердцем, горем сокрушенным,
Воззвал король к своим баронам,
Собрал он их и весь свой двор,
Сказал, как жжет его позор,
Как гибнет честь его от ран,
Что гнусно ей нанес Тристан.
И говорит он им: "Сеньеры,
Что скажете? Ведь мне позора
Не искупить, покуда я
Пред ним бессилен, как дитя.
20 А он, мятежный и преступный,
В стране какой-то недоступной
И неизвестной мне таится,
Суда и казни не боится.
Давно, клянусь святым Оде,
Я не бывал в такой беде...[121]
Святой Самсон из Корнуэльса[122]
Порукой вам: кто без обмана
Мне скажет, где найти Тристана,
Кто мне Тристана приведет,
30 Тех и любовь и дружба ждет".
Бароны Марка окружают,
Найти Тристана обещают.
Но сенешаль Динас[123] печален,
Он в сердце жалостью ужален
И вот гонца к Тристану шлет,
Чтоб и узнал и понял тот,
Что Марк смирить не хочет гнева
И за бесчестье королевы
Ему сулит он смерть лихую.
40 В недобрый час Тристан, ликуя,
Любовь-обманщицу познал
И зависти добычей стал.
Он не обрадовался вести,
Что Марк упорно жаждет мести:
Земли ему не увидать,
Откуда должен был бежать.
Вздыхает он, тоской томим,
Что милой нет Изольды с ним.
А хоть и есть Изольда[124] — все же
50 Не та, что всех ему дороже.
Так что же делать, как стараться
С любимой снова повстречаться,
Когда нельзя ему туда?
"О господи! Что за беда! —
Воскликнул он, — какой напасти
Я жертвой стал от этой страсти,
Не сетуя и не кляня
Ее, разящую меня!
Но как же я стремиться смею
60 К тому, что мне всего милее?
Ведь я бежал. Живу в разлуке
С ней, что такие терпит муки
И гнет, и горький стыд такой.
Увы, мне выпал жребий злой,
И тщетно я борюсь с судьбой,
И я в беде, и я в ответе
За ту, что всех светлей на свете.
Утратит пусть ее любовь,
Терзаться станет вновь и вновь
70 Кто, жалкий, усомнится в ней.
Любовь, ведь ты всего сильней!
Так прогони ж мою недолю:
Покорную влюбленной воле
Моей Изольду мне верни.
Пусть бог мои пустые дни
Продлит до этого мгновенья!
Она дала мне исцеленье.
Господь! Пускай же будет снова
Она свободна и здорова!
80 Чего от бога мне желать?
Лишь весточку бы ей послать
Да знать, что волею святой
Господь дарует ей покой!
А высшей было бы наградой —
И больше ничего не надо, —
Чтоб с той, которую зову,
Я повстречался наяву!
Увы, как мало значу я!
Тоска с ума сведет меня
90 И страх за ту, с кем нет мне встречи
И чьей я не услышу речи.
Так ночью темною и днем
Я в мыслях только об одном.
Так что же будет? Неужели,
О господи, я в самом деле
Умру, не повидав любимой,
Лечившей так неутомимо
Ту рану страшную мою,
Что мне Морхольт нанес в бою,
100 Чтоб вновь окрепнувшая сила
Островитян освободила[125]
От подати ужасной их
Чудовищу пещер ночных?
Боюсь сурового суда
Ее, за то, что к ней, туда
Я не спешу, презрев запреты,
Хотя б тайком, переодетый.
Раз мне иначе с ней не быть,
Велю себя остричь, обрить.
110 Не то любой, корысти ради,
Меня узнавши, выдаст дяде.
Должны совсем другими стать
Одежда и лицо — вся стать,
Чтоб мне скитаться не пришлось
Весь век с моей любимой врозь".
И вот, не медля ни мгновенья,
Оставил он свои владенья
И к стороне пошел закатной
Без шлема, без кольчуги ратной.
120 И ночью он идет, и днем,
И вот на берегу морском
Стоит почти совсем без сил.
Как много он переносил
Из-за возлюбленной своей,
Безумнейший из всех людей!
Себя Тантрисом[126] он назвал.
Когда морской кипучий вал
Его принес на берег милый.
Для всех безумец он постылый:
130 Лицо в царапинах, он рвет
Свою одежду, встречных бьет.
Он срезал кудри золотые.
На судне моряки лихие
Юродивым его считали,
Но в сердце скорбном не читали.
В руке дубину держит он.
Идет. Летят со всех сторон
Насмешки, камни, ругань злая,
Но он идет, не замедляя
140 Нисколько шага мимо, мимо
Всего и всех — к своей любимой.
И все Тристану нипочем,
Он не жалеет ни о чем.
Одно лишь хуже всяких бед:
Изольды нет, Изольды нет.
Но скоро быть иной поре.
Шута ль не примут при дворе?
Забавный и смешной юрод,
До королевы он дойдет.
150 Как он гадал, так и случилось:
Вот дверь последняя открылась,
Пред королем Тристан стоит,
Являя самый жалкий вид.
В лохмотьях, стриженый — о нем
"Дурак — все скажут — дураком".
Чего любовь не совершает!
И Марк Тристана вопрошает:
"Как звать" — "Пику́". — "А сын ты чей?"
"Из храбрых мой отец мужей".
160 "А мать?" — "Я от морской коровы[127].
Привел с собой сестру, готова
Брюнгильда[128] вам во всем служить.
А я с Изольдой стану жить". —
"А что ж ты сделаешь тогда?" —
"Я уведу ее туда,
За облака, в мой светлый дом,
Средь роз и лилий заживем
Мы там подальше от твоих
Людей, король, валлийцев злых.
170 Господь их да предаст позору!
Но я не кончил разговора:
Вели Бранжьене принести
Того напитка, что в пути
Тристану подала она,
И мы на горе, допьяна
С Изольдой напились твоей.
Спроси Изольду. Если ж ей
Рассказ мой кажется обманом,
Так он ведь — сон, и в этом странном,
180 Бреду всю ночь томился я.
Не все ты знаешь про меня.
Взгляни в лицо мне — и поймешь:
Ведь на Тантриса я похож?
Боль от ударов я знавал,
Как стрелы я тростник метал,
Кореньями питался в чаще,
Лежал на мху с Изольдой спящей[129]".
Я больше рассказать бы мог..."
"Нет, лучше отдохни, дружок,
190 Неровен час, начнет меня
Сердить такая болтовня!"
"Вас мои речи рассердили?
А мне ваш гнев — что горстка пыли".
Тут рыцари промеж собой:
"Его слова — не бред пустой" —
"А помнится вам страшный час,
Когда, король, нашли вы нас
В том шалаше, где под ветвями
Мой острый меч лежал меж нами?
200 Я сделал вид, что погружен
Полдневным зноем в мирный сон.
Погожий май тогда стоял,
И солнца ясный луч играл
На розовых ее щеках.
По воле божьей вышло так.
Король свои перчатки в наш
Убогий положил шалаш,
Ушел. Но хватит: ведь она —
Я знаю — помнить все должна".
210 Марк на нее глядит. Склонила
Изольда голову, накрыла
Ее плащом и говорит:
"Дурак, господь да поразит
Тех моряков, что мне на горе
Тебя не выбросили в море".
Но отвечает ей Тристан:
"Удар ваш злой напрасно дан.
Когда бы, госпожа моя,
Вы точно ведали, кто я,
220 Наедине меня узнали, —
Замки бы вас не удержали
И властный голос короля.
Храню доныне перстень я,
Который получил от вас
В наш горький, наш последний час!
Я прожил столько дней постылых!
Тот день проклятый породил их.
За все, что мог перестрадать я,
Откройте мне свои объятья,
230 Целуйте друга все нежней
Во мраке горницы своей,
Утешьте же его скорей.
Не то мне жить — немного дней.
Идер, тот, кем убит медведь[130],
Был меньше вынужден терпеть
Из-за Артуровой жены[131].
Вы милосердней быть должны,
Вот из Британии[132] бежал я,
По всей Испании блуждал я,
240 И где томлюсь в изгнанье я, —
Не ведали мои друзья.
Но нынче — позади скитанья.
Нам снова пробил час свиданья.
Безумцем я пришел сюда,
Чтоб вам не причинить вреда.
Но натерпевшийся не в меру,
Утратил в счастье наше веру".
Бароны слушали, молчали.
Один другому шепчет в зале:
250 "Побиться об заклад могу —
Король поверит дураку".
Но Марк на выезд кличет их:
Спускать он хочет птиц своих.
Линяли соколы, и вот —
Давно уж не было охот.
Зал пуст — ни короля, ни свиты.
Лишь на скамье — Тристан забытый.
Изольда — в комнате своей,
Где даже пол из янтарей.
260 Зовет она свою девицу.
"Ну как? Тут есть чему дивиться!
Юродивого ты слыхала?
Горячка б на него напала!
Так горько речь он вел, так странно
И про меня, и про Тристана,
Который мне доныне мил!
Увы! Как он меня срамил.
Я то бледнею, то краснею,
Ступай, зови его скорее!"
270 Тристан лишь этого и ждал,
Но речь такую услыхал:
"Вас королева для беседы
Зовет к себе. Про ваши беды
С три короба вы наболтали
И словно желчью обдавали.
Рука бы добрая нашлась
Веревку затянуть на вас!"
"Бранжьена, зря ты судишь так:
Не самый я большой дурак".
280 "Какой же черт поведал тут
Вам, сударь, как меня зовут?"
"Давно я знаю ваше имя,
Клянусь я головой с моими
Кудрями бывшими, — она
Рассудка нынче лишена
Лишь из-за вас. Просите ж, дева,
Чтоб воздала мне королева
Хотя б за четверть испытаний,
За половину всех страданий".
290 И глубоко вздохнул Тристан.
Но тут юрода стройный стан,
Изящность ног его и рук
Заметила Бранжьена вдруг
Все в нем приятно, соразмерно,
И ей подумалось: наверно
Не без ума юродство это,
А бешенства там вовсе нету.
"Страдал ты, рыцарь, все терпя,
Пусть бог благословит тебя,
300 Но от лихой молвы храня
И королеву и меня.
Прости, что дерзкой я была,
И не держи на сердце зла".
"Мне не за что на вас сердиться".
Тогда промолвила девица:
"Так будь же добрым без обмана
И не изображай Тристана".
"Я сам бы этого хотел,
Но тот напиток овладел
310 Так властно всей моей душой.
Что мыслью я живу одной —
Служить любви. Молю творца,
Чтоб до благого он конца
Довел меня. Но зелье злое
Навек рассудка и покоя
Меня лишило в жизни бренной.
О, как ошиблась ты, Бранжьена!
Из разных трав не для того
Тогда готовили его.
320 Пьянит, как прежде, нас питье,
И гибну я из-за нее.
Ведь я — Тристан, на горе нам".
Бранжьена тут к его ногам,
Признавши наконец, упала,
Молить о милосердье стала,
Но он, подняв ее, тотчас
Целует много, много раз.
Он просит у нее тревожно
Помочь ему как только можно,
330 А в чем помочь — известно ей,
И надо действовать быстрей.
Взяв за руку, его в покой
Ведет Бранжьена за собой.
Изольда только увидала —
От гнева вся затрепетала,
Злясь на него и негодуя
На болтовню его пустую.
Учтиво, без подобострастья
Изольде он желает счастья:
340 "Да охранит отец небесный
Вас, госпожа, с Бранжьеной честной.
Ведь госпожа меня спасет,
Когда любимым назовет.
"Друг" и "подруга" не слова!
Любовь по-прежнему жива.
Но как ни натерпелся я, —
Совсем не жалко ей меня.
И голод я, и жажду знал,
На жестких ложах ночевал,
350 Душой и сердцем истомился,
Но перед ней не провинился.
Господь наш в некую пору
Был добрым кравчим на пиру:
Сухим увидя в чашах дно,
Он воду превратил в вино[133].
Так пусть же, сняв безумье разом,
Вернет он мне мой прежний разум!"
Ни слова та не отвечает,
И вот Бранжьена к ней взывает:
360 "Как приняли вы, госпожа,
Того, кто верно вам служа,
Всех полюбивших превзошел,
Но только скорбь и боль нашел?
Рукой его коснитесь шеи:
Остригся он, чтоб поскорее,
Хоть как юрод, добраться к вам.
Ведь это же Тристан, он сам!"
"Нет! Вспомнить лишь, каким он был,
Когда на берег наш сходил!
370 В нем низкое коварство есть.
Тристан мою позорить честь
Не стал бы, похваляясь в зале,
Где все его сейчас слыхали".
"Нет, госпожа, я сделал так,
Чтоб всех оставить в дураках
И, обманув вниманье дяди,
Проникнуть к вам в таком наряде".
"Как мне загадку разгадать?"
"Позвольте мне еще сказать:
380 Забыт ли вами Гамарьен[134]?
Изольду он в позорный плен,
Горя желаньем, уводил.
Кто вас тогда освободил?"
"Тристан, Тристан своим мечом
В уборе пышном боевом".
И тут поверил он, что вновь
Вернет себе ее любовь.
А большего ему не надо,
Затем, что большей нет награды.
390 "Но я не схож ли с тем, кто вас
Один от Гамарьена спас,
И не подобен ли тому,
Кто руку отрубил ему?"
"Конечно, вы мужчина тоже,
Но на Тристана не похожи".
"Увы! Тем хуже для меня,
Но вашим был арфистом я,
Взгрустнулось как-то, и ко мне вы
Зашли, Изольда-королева...
400 Послушайте меня еще:
Когда я ранен был в плечо
Морхольтом страшным, то не вы ли
Меня лелеяли, лечили?
И поднят вами лишь одной
Я был без помощи иной,
Когда (все это подтвердят)
Меня свалил драконий яд.
Затем, велев мне в ванну лечь,
Взялись вы мой почистить меч,
410 Зазубрину на нем нашли,
И вам тотчас же принесли
Лоскут, чья пышная парча
Осколок этого меча
Хранила. Вы же приложили
Его к мечу и все открыли.
И ненависть ко мне зажглась
Тогда, возлюбленная, в вас.
И вы, от ярости дрожа,
Двумя руками меч держа,
420 Метнулись на меня, но разом
Я успокоил вас рассказом
О волоске о золотом[135],
Что погубил меня потом.
Беду же — правду вам сказать —
Наворожила ваша мать.
Мне вас торжественно вручили,
Корабль отлично снарядили.
Три дня на парусах мы шли,
Но ветер стих, и налегли
430 На весла мы. Я греб со всеми.
Полуденное было время.
Жара, хотелось пить, — и вот
Бранжьена быстрая идет
В трюм за прохладным кувшином.
Ошиблась — и не тем питьем
Вмиг наполняет кубок мой.
Его прозрачною струей
Упился я, прогнав усталость,
Чудесным нам тогда казалось
440 Все то, что помните и вы.
Зачем мы встретились? Увы!"
"Пришлось вам много почитать,
Чтоб здесь у нас изображать
Тристана, бог его спаси.
С позором ноги уноси,
Пока не исчерпал вранья!"
"Напомнить вам, как прыгнул я
Из той часовни? Уводили
Вас прокаженные, решили,
450 Нассорившись и набранясь,
Избрать того, кто первый вас
Возьмет и насладится вами
В лесу, под темными ветвями.
А я тогда в засаде ждал.
Со мною был лишь Горвенал,
Должны вы знать его, конечно,
Ведь он прославлен мной навечно.
Не нападал я на больных,
Но Горвенал отделал их
460 Дубинкой, бог его храни,
И вмиг рассеялись они.
А мы в лесу скрываться стали
И слез немало проливали.
Отшельник жив еще, Огрин?
Нам другом был лишь он один".
"Я не отвечу ничего,
И нет вам дела до него:
Достоин, кроток он и благ,
А вы — вреднейший из бродяг.
470 Чего хотите в деле странном
Добиться ложью и обманом?
Вот задержать я вас велю,
На суд представлю королю".
"Вам плохо, госпожа, придется,
Когда он в деле разберется.
Достоин, говорят, награды,
Кто послужил любви, как надо,
А речи ваши — весь почет,
Что друга от Изольды ждет?
480 Я верил в милую, но нет:
Погас теперь последний свет".
"Кто ж вас обидел, сударь мой?"
"Я вижу, что отвергнут той,
Кем был любим, и буду вновь! —
Господь храни мою любовь.
Ну, а сейчас скажу вам так:
Чудна повадка у собак.
Хюсден, мой пес, не пил, не ел,
Когда на привязи сидел.
490 Чуть не взбесился он, три дня
Промучившись из-за меня,
Но был отпущен, слава богу,
И вмиг нашел ко мне дорогу.
Скажите мне, где он сейчас?"
"Со мной, могу заверить вас.
Отдам Хюсдена лишь тому я,
Кого люблю, о ком тоскую,
С кем буду счастлива опять".
"Пускай Изольда показать
500 Велит мне моего Хюсдена,
Чтоб он узнал меня мгновенно".
"Городите вы сущий вздор.
Ну что вы для него? С тех пор,
Как нет Тристана моего,
Не подпускает никого
К себе Хюсден, и зубы скаля,
Скулит от горя и печали.
Что ж, пусть он будет приведен".
Вот пес отвязан. Слышит он:
510 Хозяин сам его зовет.
Из рук Бранжьены мигом рвет
Он поводок, к Тристану мчится,
Визжит, у ног его кружится
И мордой тычется в колени,
И руки лижет в умиленье.
Никто доныне не видал,
Чтоб пес так бурно ликовал,
Хюсдена пожалеет всякий.
Но этой радостью собаки
520 Изольда странно смущена:
Похож теперь на колдуна
Юрод-обманщик в платье старом.
Тристан же псу: "Жив бог, недаром
Я, видно, воспитал Хюсдена:
Твое-то сердце — неизменно,
Ты ласковей со мною был,
Чем та, кого я так любил.
Лжецом она меня считает.
Так пусть теперь сама признает
530 То, что дала мне второпях,
Когда прощались мы в слезах, —
Вот этот перстень золотой.
Везде, всегда он был со мной.
Как с нею, говорил с ним я,
Совета доброго прося,
Грозил, не получив ответа,
Снять и разбить его за это,
Потом рыдал, как исступленный,
Целуя изумруд зеленый".
540 Изольда перстень узнает,
Теперь и пса она поймет —
И лай счастливый, и смятенье,
Пред нею милый, нет сомненья,
"Ах, горе мне, ах, доля злая, —
Твердит она. — С ума сошла я;
Как, злое сердце, смело ты
К тому, о ком болело ты,
Дороги сразу не найти?
Прости, властитель мой, прости!"
550 Вот на руках его лежит
Она без чувств, а он спешит
И жизнь и свет вернуть прекрасной,
Целуя ей бессчетно, страстно
Лицо, глаза и нежный рот.
"Тристан, одно меня гнетет,
Ты так страдал из-за меня!
Дочь королей, способна я
По-королевски награждать.
Бранжьена, чем ему воздать?"
560 "Без шуток, госпожа, сначала
Оденем гостя, как пристало.
Изольда — вы, а он — Тристан".
Да, долг велик, но малый дан
Ей выбор — как сквитаться с ним.
"Чем друга мы вознаградим,
Бранжьена?" — "Нынче время есть
Все сделать, как велит вам честь,
Пока король не возвратится!"
"Пусть так его потешат птицы,
570 Чтоб он с неделю там гулял"[136].
И тут же, втайне, в тишине,
С Изольдой вновь наедине
Тристан под пологом алькова
Подругу обнимает снова.