Легенда о Вавилоне

Дальше — больше. Борьба между различными иерусалимскими фракциями стала обостряться, царь решил в нее вмешаться и не без выгоды для себя (царям это вообще свойственно). Но при этом он по совершенно непонятным причинам пошел на меры, до того неслыханные — запретил евреям оставаться евреями. Можно назвать это геноцидом культурным, можно религиозным, а можно просто оставить слово «геноцид», не заботясь о дальнейших определениях. Очевидно, даже если с осторожностью относиться к преувеличенным данным еврейских источников, что в результате репрессий Антиоха погибло большое число мирных и ни в чем не повинных людей. Эти религиозные гонения на иудеев прекрасно описаны и давно стали частью легендарной еврейской (и не только еврейской) истории, поскольку невиданные сами по себе привели к еще более невероятным событиям, иначе известным как Маккавейская война[577].

То, что Книга Даниила содержит многочисленные и очень конкретные аллюзии на эти события, очевидно давно. Поэтому считается, что она начала принимать известный нам вид вскоре после того, как царь Антиох приказал, чтобы евреи «приносили в жертву свиные мяса и скотов нечистых, и оставляли сыновей своих необрезанными»^{177}. Наступило страшное время. «Нельзя было ни хранить субботы, ни соблюдать отеческих праздников, ни даже называться Иудеем»^{178}. В еврейской истории такого момента еще не было. Только разрушение Иерусалима армией Навуходоносора могло сравниться по масштабности с обрушившейся на иудеев нежданной катастрофой. Потому не случайно героем книги, бывшей философским ответом на гонения Антиоха, стал пленный еврей-переселенец, с Божией помощью оказавшийся могущественнее могущественнейшего из вавилонян.

При этом образ Даниила, возможно, восходит одновременно и к реальному человеку, и к давней иудейской традиции. Мудреца Даниила упоминает еще Иезекииль[578], а во 2-й Книге Ездры повествуется о мудром иудее Зоровавеле (Зерубаббеле), приближенном персидского царя Дария, который смог добиться у него разрешения на восстановление иерусалимского Храма[579]. Скорее всего, образ еврея, возвысившегося при дворе восточного владыки, отражает события жизни реального лица или лиц — ведь о Данииле повествует множество рассказов, отнюдь не все из которых сохранились в арамейско-еврейском варианте, наверно потому, что не всегда имели религиозную коннотацию. Например, знаменитая грекоязычная 13-я глава, содержащая рассказ о Сусанне и старцах, никакой религиозной подоплеки не несет. Возможно, в ней нашли отражение самые ранние, доидеологические легенды о «мудреце Данииле»[580].

Вероятно, герой этих рассказов примерно к III в. до н.э. стал популярным фольклорным персонажем. Быть может, его прототип действительно жил еще в вавилонские времена. В любом случае, появление такого образа скорее всего отражает возможность для талантливых (и не притеснявшихся по религиозному признаку) иудеев сделать придворную карьеру при имперском дворе[581]. Не исключено, что начало этой традиции положило возвышение вполне конкретного человека, не исключено, что в тексте сохранилось его реальное имя, но доказать все это невозможно[582]. Однако слишком уж не соответствует историческая завязка сюжета его дальнейшему развитию: бесконечным преследованиям подвергается приближенный к царю Даниил, его правая рука. Без сомнения, здесь говорится о совсем других политических реалиях. Тех, которые побудили правоверного арамеоязычного иудея составить сборник рассказов о мудреце, волею Бога оказавшегося сильнее любых царей. При этом во всех притчах за исключением одной непутевый владыка оказывается вразумлен Господом, а не уничтожен. Это свидетельствует о том, что рассказы эти не написаны ad hoc, а имеют древнюю основу, которой наш автор должен был придерживаться, и о том, что создание первого варианта Книги Даниила предшествует наиболее жестоким эпизодам гонений на иудеев.